Между холмом землянки и плетнём горит костёр, рядом с которым я вижу трёх молодых женщин, одетых в парусиновые платья. Собственно, это, скорее, фартуки — полоса материи, закрывающая тело спереди и сзади, а голова просунута в продольный разрез посерёдке. Это немудрёное сооружение стянуто верёвочным пояском, отчего боковые поверхности ног и туловища частенько выставляются наружу. На молодых стройных красотках такой элемент стриптиза смотрится просто очаровательно.
Подобным образом наряжены и четверо детишек, крутящихся рядом. Старшему — лет семь, младший — только что пошел. Это видно по походке. Кстати, к этой четвёрке я причислил и себя, потому что нахожусь в этой же группе. Кто из нас мальчики, а кто девочки, непонятно. По крайней мере, причёски у всех одинаковые — две коротких косы, закрывающих уши. Впрочем, у нас с крохой на косы волос ещё не наросло, поэтому и причёски мы носим проще — два собранных по бокам головы пучка.
Естественно, важнейший вопрос, взволновавший Вашего покорного слугу — кто я? В смысле: мальчик или девочка?
Отвернулся, отошел за землянку и, приподняв переднюю часть одеяния, с облегчением понял — мальчик. А то, знаете, менять пол при том, что весь жизненный опыт связан с пребыванием в мужской ипостаси… как-то не хотелось бы. Для новизны ощущений с избытком достаточно и того, что никаких автомобилей, привёзших нашу компанию сюда, нигде не наблюдается. Утварь — стоящий на огне горшок — на редкость примитивна. Вообще никаких признаков металлических предметов не наблюдается. Одна из женщин помешивала варево обычной палкой. Кроме того, все — исключительно босые. К тому же, я совершенно не понял их речи и даже примерно не смог сообразить, в каком районе мира оказался — то есть ни одного знакомого слова, ни одной знакомой интонации не прозвучало. Хотя легко сообразил, что маму мою зовут Ыра». Или «Ырра» — уж очень раскатисто произносилось это короткое имя.
Народ явно тусовался при кухне, поджидая готовности завтрака, а я продолжил свои изыскания, проникнув в землянку через вход в склоне холма. Не вполне обычный треугольный проём, рядом с которым на откосе лежит крупная шкура, видимо, занавешивавшая его ночью. Толща стены укреплена ошкуренными древесными стволами. Нижние концы уходят в землю, а верхние обожжены и стянуты верёвками. Дальше — темнота, но не кромешная — впереди виден свет, падающий через отверстие в потолке на холодное кострище, обложенное камнями.
Столбы, подпирающие крышу, отделяют центральное пространство от пристенного, где лежат шкуры. На вбитых в эти колонны колышках и на привязанных к ним верёвками балках висят сумки, мешочки, веники… несколько горшков на полу, небольшая кучка камней и… вот он, каменный топор. Не насажен на топорище, а вставлен в расщеп и тщательно примотан.
Троглодиты, питекантропы, австралопитеки… дальше не помню, какие ещё виды древних людей раскапывали археологи. Вот, незадача! Теперь и я — один из них. Здравствуй, каменный век!
Потом был завтрак. Все стояли на коленях вокруг снятого с огня горшка и продолговатыми кусочками коры зачерпывали из котла густую еду. Кроме неравномерно разварившегося гороха в нём присутствовало и мясо в виде многочисленных волокон и даже небольших кусочков. Ели не торопясь. Я тоже. И даже неуверенно ходящий годовичок, также, как и я налопавшийся грудного молока, не отставал от остальных, хотя, чаще, чем в свой рот, он отправлял пищу маме за шиворот, отчего та щекотливо хихикала. Или ей было горячо? Кстати, с виду эта женщина старше остальных, ей явно больше двадцати.
Горшок выскребли до дна и, прихватив его с собой, всей толпой направились по широкой тропе влево, в обход плетня. Тут струился ручеёк. Небольшой, ладонью взрослого человека можно перекрыть. Все поскидывали свои халато-фартуки, и давай плескаться. Видимо, это тут в обычае, потому что несколько берестяных ковшиков висели рядом на плетне, словно здесь им самое место. В первую очередь помыли детвору — тут я и убедился, что вся мелочь — мальчишки. Ну и кто чей сын стало ясно. Обратил внимание на то, что причинные места своим чадам мамы моют весьма тщательно и целенаправленно. Да уж, чего-чего, а неожиданных моментов меня может поджидать немало.
Что же, на первый взгляд, не так уж неудачно я угодил. Кормят, моют… хотя, это ведь явно летнее время, думаю, зимой с гигиеной станет не столь безоблачно. В смысле — холодно. Ведь, судя по окружающей нас растительности, это средняя полоса, а не тропические джунгли.
Ну да, пока я радовался, настал иной период. Женщины небольшим бревном мяли пучки мясистой травы длиной больше метра, меня мобилизовали колотить палкой по такому, уже промятому пучку, чтобы из него повылетали ошмётки. Что любопытно, даже годовичок был трудоустроен — он то подносил что-нибудь, то оттаскивал. А старшие мальчики трудились вполне осмысленно — чесали пучки, раскладывая очёсы в одно место, а то что оставалось в длинной мягкой пряди — в другое. В общем, танцуют все. То есть, никто не остался без дела. И продолжалось это до полудня.
Зато потом, опять полным составом, наша группа отправилась в лес, где женщины, надев тканые рукавицы, рвали крапиву, а детвора таскала её к землянке. Кто сколько унесёт. В общем, к вечеру я изрядно проголодался, а уж как устал — передать не могу.
Описывать ужин не стану — он от завтрака ничем не отличался, даже омовение прошло в сходном ключе. Спать устроились в землянке, занавесив шкурой входной проём, но ни огня не разожгли, ни дежурного бодрствовать не оставили. Не опасливо тут живут. Спокойно и размеренно.
Последующие дни повторяли первый с небольшими вариациями. Попросту говоря, женщины заготавливали крапивную пряжу, вернее, куделю для неё. Небольшое разнообразие в монотонную череду обычных дел вносили только совершенно заурядные события. Например, я попросил заменить мою палку-колотилку прутьями. Старший из мальчиков, Нут, отправился вместе со мной к зарослям ивняка, где «отбил» целых два пучка будущих хлыстов, подставляя снизу один камень, плоский, и сверху ударяя другим, с острым ребром. В общем, основным методом воздействия на материал было размозжение древесины.
Новым инструментом колотить пучки размятой крапивы оказалось куда как ловчее, особенно, двумя руками, словно барабанными палочками. Но и сами прутья расходовались быстро — за день я разлохмачивал аж четыре штуки.
Потом были два дождливых дня, когда все сидели в землянке — мяли, колотили и чесали ту же крапиву, вовремя затащенную под крышу. Было тесновато, но мокнуть никому не хотелось, поэтому пищу готовили тут же и, кроме как по нужде, наружу никто не выходил.
Я уже понимал многое из того, что говорилось. Случалось, и сам объяснял, что мне требуется не только одними знаками, а и словечко-другое добавлял для понятности. Однако, насчёт того, куда подевались мужчины нашего стойбища, разговоров не заходило, так что этот секрет так и оставался нераскрытым. Я потихоньку привыкал к реалиям, к тому, что мясо висит под потолком в виде нескольких окороков, от которых отрезают кусочки каменной пластинкой. Вообще-то, оно копчёное и уже подходит к концу, но экономить его никто и не думает. Хотя, просто так, само по себе, его никто не ест, но в варево добавляют обильно.
Обратил внимание и на то, что соль в обиходе имеется и дефицитом не считается. А когда треснул горшок, в котором мы готовили пищу, горем это не стало — нашелся другой. В остальном же имел место аскетичный быт, заполненный с утра до вечера однообразным трудом. Не слишком тяжелым, кстати, хотя, лишнего жирку на женщинах не наблюдалось. Но и худосочными их вряд ли кто-нибудь смог бы назвать. Мой искушённый мужской взгляд находил их весьма аппетитными, хотя, это впечатление оставалось чисто рассудочным — ни гормоны, ни физиология маленького мальчика никак на них не реагировали. Даже во время мытья, когда имела место вполне определённая стимуляция.
Потом стояла хорошая погода, пасмурная, но сухая. И опять продолжался всё тот же вид деятельности. Мне даже непонятно стало, почему крапива в лесу всё никак не заканчивается. Уж сколько полянок и рукавчиков лишилось травяного покрова, а, оказывается, пройди чуть дальше, и снова сплошные заросли.
Мужчины появились после полудня. Они поднялись из-под уклона, нагруженные тяжёлой ношей — крепкими кожаными мешками. Все сразу обрадовано закричали, запричитали, бросили работу и принялись галдеть и обниматься. Потом детей оставили поддерживать огонь под срочно водружёнными над костром горшками, а взрослые отправились к канаве омовений. Уж не знаю, кто там кому что мыл, но судя по доносившимся до нас игривым вскрикам, оргия тоже имела место. Дело в том, что никакой стеснительности я в окружающих не приметил, так что наличие соседей никому ни в чём не мешало. Похоже, старшие мальчики восприняли всё привычно, даже ухом не повели, а малыш Дык вообще ничего ещё в жизни не понимал, кроме того, что ужин сегодня будет значительно раньше.