– Я этого не говорил, – тихо буркнул Питер, отворачиваясь.

– Что, я посмела забыть отведенное мне место? – поинтересовалась она. – Хань Фэй-цзы рассказывал мне о Питере Виггине. О настоящем Питере, а не о его копии. Как Питер втянул Валентину в свой заговор, чтобы стать Гегемоном Земли. Как он заставил ее писать статьи под псевдонимом Демосфен, проникнутые бунтарской демагогией, тогда как сам назвался Локком[10] и писал статьи, насыщенные глубокими мыслями. Но идеи той самой демагогии принадлежали ему же.

– Умные мысли тоже были его, – сказал Питер.

– Верно, – кивнула Ванму. – Однако у него не было того, что было у Валентины, того, чего он никогда не видел, на что никогда не обращал внимания. У него не было человеческой души.

– Это Хань Фэй-цзы сказал?

– Да.

– Осел он, твой Хань Фэй-цзы! – рявкнул Питер. – Потому что у Питера была та же душа, что и у Валентины. – Он поднялся и угрожающе шагнул к ней. – А вот у меня, Ванму, ее нет.

На какую-то секунду она испугалась. Откуда ей знать, что за насилие живет в нем? Что за черный гнев нашел выход в этом псевдочеловеке, созданном Эндером?

Но Питер так и не ударил ее. Может быть, в этом не было необходимости.

Аимаина Хикари лично вышел к воротам своего сада, чтобы приветствовать их и провести в дом. Одет он был очень просто, на шее качался ковчежец, который носили все японцы, соблюдающие традиции Священного Ветра: в небольшой ладанке содержался прах самых достойных представителей семейства. Питер объяснил Ванму, что, когда такой человек, как Хикари, умирает, горстка пепла из его ковчега смешивается с его пеплом и переходит по наследству детям или внукам. Таким образом, у него на груди покоился прах всего древнего семейства, почившего долгим сном, – это самый драгоценный подарок, который он сможет передать потомкам. Этот обычай произвел огромное впечатление на Ванму, у которой не было предков, оставшихся в памяти народа.

Хикари приветствовал Ванму поклоном, Питеру же он пожал руку. В глазах Питера, наблюдающего за этим представлением, отразилось изумление.

– О, может быть, меня и называют хранителем духа Ямато[11], – улыбнулся Хикари, – но это вовсе не означает, что я должен заставлять европейцев соблюдать японские традиции. Кроме того, европейцы кланяются, словно свиньи танцуют.

Пока Хикари вел их через сад в традиционно японский дом со стенами из бумаги, Питер и Ванму переглянулись и обменялись широкими улыбками. Между ними воцарилось единогласное перемирие, ибо они сразу поняли, что Хикари – серьезный противник, и если они хотят от него что-нибудь узнать, им придется опираться друг на друга.

– Философ и физик, – проговорил Хикари. – Я сразу обратил внимание на это сочетание, когда получил ваше послание с просьбой принять вас. Меня и раньше посещали философы, были и физики, европейцы и китайцы, но ваш странный союз меня заинтриговал.

– Она находит меня сексуально неотразимым, – заявил Питер, – и мне никак от нее не отделаться.

И улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.

К вящему удовольствию Ванму, типично западная шутка Питера нисколько не позабавила Хикари, и она заметила, как на шее юноши заалел багрянец.

Теперь настала ее очередь – сыграть роль философа-гномиста.

– Свинья барахтается в грязи, тогда как он греется на теплом камушке.

Хикари повернулся к ней – столь же бесстрастный, как и раньше.