– Собственно говоря, – заметила Соня, – здесь шпионим именно мы. Полагаю, у него есть вполне законное право стоять на своем собственном причале и смотреть, кто проплывает мимо.
– Он уже знает, кто мы такие, – ответил Петерсон.
– Меня он не знает.
– Теперь уже знает.
Петерсон ускорил ход, заставив маленький катерок развить всю доступную ему скорость, постепенно выходя в открытое море; однако песчаные мели не давали ему возможности окончательно исчезнуть из вида, как он, возможно, хотел.
Когда они достигли дальней границы белейшего песка, усыпавшего бухту, которая должна была скрыть катер от глаз Блендуэлла, Соня украдкой бросила быстрый прощальный взгляд на таинственного соседа.
Издали возникало ощущение, что линзы его бинокля нацелены прямо в глаза девушки. В результате ей показалось, что их разделяет всего несколько дюймов, как будто они вместе стояли на причале. Их глаза застыли в необъяснимом, гипнотическом трансе, не в силах оторваться друг от друга.
Вздымающийся ввысь холм и пышная группа сосен скрыли Соню от неподвижного взгляда Кеннета Блендуэлла; она резко очнулась, как ребенок, сбросивший с себя дремоту, чувствуя себя при этом неуютно, испуганной тем, что на нее нашло.
– Это его мать отправили в... в сумасшедший дом? – спросила она Билла Петерсона.
– Да. И если вас интересует мое мнение, то, по-моему, безумие перешло от матери по наследству к сыну.
– Почему вы так говорите?
Петерсон нахмурился, глядя на ярко-синее море с подветренной стороны от Дистингью, но не слишком сильные волны были причиной такой перемены. Он сказал:
– Это трудно объяснить. Такое чувство... не знаю, чем это объяснить... что он только с виду человек, что внутри у него абсолютно пусто.
– Понимаю.
Она повернулась к прекрасному берегу и больше не задавала вопросов. Девушке не хотелось слышать никаких ответов, ничего больше до тех пор, пока не удастся немного прийти в себя.
Позднее тем же утром, когда они плавали на виду "Морского стража", поставив катер на якорь, Соня испытала сразу два противоположных чувства, вызванные новым окружением: радость и ужасное предчувствие беды.
Радость вызвало просто купание в колышущейся, пузырящейся, блестящей сине-зеленой воде Карибского моря, горячие лучи солнца, высокое, огромное и неправдоподобно синее небо и чайки, кружившие высоко в небе, словно наблюдающие за счастливыми людьми. Петерсон завел "Леди Джейн" внутрь кораллового рифа в форме полукруга, с направленной в сторону берега открытой частью. Этот барьер образовывал волнолом, отсекавший волны и оставлявший только нежную рябь, в которую с удовольствием погрузилась Соня. Она лежала на спине, слегка пошевеливая руками, чтобы держаться на плаву, то погружаясь, то всплывая, покачиваясь в такт движению моря. Билл плавал неподалеку, уже покрытый бронзовым загаром, но все еще продолжавший загорать, невероятно красивый, веселый и живой – просто превосходный образец мужчины для такого дня и такого места, как это. Все было как в кино.
Потом пришел страх.
Что-то скользнуло по ноге Сони, заставив неожиданно громко взвизгнуть и с головой уйти под воду; она погрузилась, взмахнула руками и снова поднялась на поверхность.
– В чем дело? – спросил Петерсон.