Рудников и сопровождающий их представитель староверов (не называющий своего имени, что наводило на некоторые подозрения) немного переигрывали с опасностью. По некоторым деталям Фокадан без труда понял, что визит подготовлен и наиболее авторитетные обитатели ночлежки предупреждены о недопущении неприятностей.
Сложный лабиринт маленьких комнат и узких коридоров навеяли ностальгию. Вши, грязь, нехватка воздуха и самые неприятные запахи. Знакомо…
– Съёмщики, – прокомментировал Рудников фигуры опрятно одетых людей, настороженно встречающих высоких гостей у дверей комнат, – документы только у них, они и считаются квартиросъёмщиками.
Смачно высморкавшись в пальцы и небрежно вытерев руку о носовой платок (переигрывает, как есть переигрывает!), полицейский погрозил пальцем смутно видимой в полумраке фигуре и продолжил:
– Из солдат отставных или крестьян таких, что свет прошли, да живы остались. Ну а съёмщики уже гостей пускают – вон, полюбуйтесь.
Рудников бесцеремонно отодвинул некую личность от двери и вошёл, остальные вошли следом. Тесная комната густо заставлена четырёхэтажными нарами из сучковатых досок и горбылей. Окошко наполовину заложено кирпичами и досками, стекло грязное, составлено из осколков.
– Зимой здесь по ночам и топить не нужно, – пробормотал попаданец, окинув взором нары, – такое количество людей нагреют помещение даже при открытом окне. Сколько за место платят?
– Пятачок за место, – отозвался Рудников, – только-только чтоб поспасть притулиться. Ну или двугривенный[141] и уже по барски – в номере.
Номер представлял собой отделённое рогожей помещение под нижними нарами, поднятыми едва ли на аршин[142] от пола. Аршин в высоту, да полтора в ширину, вот и весь номер, где спать полагалось на собственных лохмотьях. Нары, к слову, широченные, рассчитанные не на одиночку, а на нескольких ночлежников, спят на них поперёк.
– Сколько же здесь народу помещается? – Вслух задумался Бранн, – сотня?
– И полторы бывает, – с непонятной гордостью отозвался съёмщик.
– Пойдёмте, – позвал Рудников, – другие комнаты покажу.
Комнаты по большей части мало отличались одна от другой, но встречались и приличные. Так, в одной из комнат метров этак тридцати квадратных, жили местные почти бугры, в основном из числа торговок с семьями. Поделенная тряпичными ширмами на отсеки, комната делилась как минимум на дюжину отнорков.
Местные обитатели почти все ныне на промысле – торгуют, попрошайничают, занимаются воровством, мелкими афёрами… Честных тружеников здесь в общем-то и нет, если не считать торговок снедью да проституток.
Немногочисленные аборигены, оставшиеся в комнате, либо больны, либо пьяны до изумления. Чаще же – больны и пьяны.
– В трактир зайдём? – Поинтересовался старовер брезгливо.
– Зайдём, – согласился Фокадан, надо же составить полное впечатление.
– Два трактира в подвале, – басил Рудников, неторопливо спускаясь по лестнице, – куда прёшь, зараза!? Не видишь, господа идут?
Незадачливый обитатель ночлежки, допившийся, похоже, до белой горячки, награждён могучей оплеухой, спустившей бедолагу с лестницы.
– Два трактира, – продолжил полицейский, – Пересыльный и Сибирь. В Пересыльный заходить не стоит, публика там самая скотская – из тех, что за пятачок ночует. Одним смрадом дух вышибить может. Я на что привычен, а и то порой мутит. В Сибири публика почище – Иваны, аферисты, каталы, съёмщики. Да, господа хорошие – съёмщики здесь та ещё публика – каждый первый если с кистенем подрабатывает, так краденое скупает иль ещё какой пакостью подрабатывает.