В голосе его царила неприкрытая горечь и Алекс знал – лжи тут нет. Старообрядцы Москвы на благотворительность выделяют больше средств, чем все остальные москвичи, включая наезжающее на зиму дворянство из окрестных губерний.
– Спрашивать, зачем тебе это нужно, тоже не буду, – продолжил старенький лидер староверов Рогожского согласия[132], – с коммунистами да социалистами давно знакомы[133], ты средь них не последний. Другое спрошу – как ты думаешь протащить это?
– Через Долгорукова, – не стал скрывать Фокадан, – человек он не самый плохой, должен на встречу пойти.
Затем расписал своё виденье будущего приюта, ориентируясь по большей части на давно прочитанную Флаги на башне Антона Семёновича Макаренко[134]. Детский приют (по сути коммуна) от великого педагога показал себя прекрасно – процент брака ничтожнейший, люди от туда выходили настоящие. А ведь малолетних преступников набирали!
После смерти Макаренко детские коммуны постепенно свели на нет, несмотря на положительный опыт[135]… загадка.
Старообрядцы слушали, переглядываясь.
– Значит, рабочие профессии? – Переспросил лидер, – дельно, дельно… слесарю проще найти работу, везде востребован будет. Эвона заводов сколько открывается, а рук умелых для них и нет. Мы в деле, мистер Фокадан. А Хитровка…
– Будут трепыхаться – задавим, – уверенно ответил другой бородач, нехорошо блеснув глазами, – дети, это святое.
Глава 17
Хитров рынок у москвичей на слуху, но Фокадан здесь впервые. Большая площадь в центре города[136], близ Яузы[137], окружённая требующими ремонта двух и трёхэтажными неказистыми домами. Меж домов тянутся извилистые переулки, из которых сочатся ручейки зловонной жижи.
Алекс поморщился, глядя на такое непотребство и проводник, степенный старовер с жёсткими глазами профессионального убийцы, объяснил:
– В домах не менее десяти тысяч людей проживает, все удобства на улице. Когда переполняются нужники, а когда и добегать постояльцы не желают. Посетители рынка тоже свою лепту вносят.
– Десять тысяч? – Бранн, неплохо воспринимавший на слух русский язык, хохотнул, – если каждый хоть раз в неделю угол обоссыт, то ручеёк этот никогда не пересохнет.
– Зайдём? – Предложил проводник, – у Румянцева публика по здешним понятиям приличная собирается.
Задумчивый кивок и еле заметный жест ближникам приготовиться. Что бы там не гарантировали староверы, но надеяться можно только на себя.
– Эт правильно, – одобрительно кивнул сопровождающий их рослый городовой, – приличные они по здешним понятиям. Те ещё душегубы, не шантрапа какая – дуриком не полезут, но если уж полезут, то тяжко будет.
В ответ смешки…
– Полезут, трупов будет много, – сказал с акцентом Конан, – мы все в таких же трущобах не один год прожили, да воевать пришлось. Генерал и вовсе зачистил целый город от бандитов силами горожан. А в Нью-Йорке таких Хитровок добрая сотня наберётся.
– Да? – Неопределённо сказал городовой, глянув искоса. Хмыкнул и не скрываясь, вгляделся в лица кельтов ещё раз, – верю. Иваны[138], да? Только что наверх вылезли…
Хамство Рудникова осталось без внимания, городовой не боялся ни местных Иванов, ни начальства. Немолодой великан, да такой же безбашенный гигант Лохматкин[139], являлись чуть ли не единственными представителями власти, способными приструнить здешних бандитов. Правда, где кончается Беня и начинается полиция, понять сложно[140]…