– Мы не ищем легких путей, – уклончиво ответила Лизка. И, явно не желая развивать эту тему, сменила ее, повернувшись ко мне: – Но как ты обо всем догадалась, Алиска? Как поняла, что любовник Седовой, похититель тряпок Мызиной и наш угонщик – вот он? Я, кстати, внука Лукьянихи как-то иначе себе представляла, ведь бабка сказала, что он думает только о ногтях, и я решила, что это такой холеный метросексуал…

– Вот! Иногда филологическое образование бывает очень полезно! – хмыкнув, объявила я. – Не «ногти» он говорил, а «нокте» – в переводе с латыни «ночной» или «вечерний». Это о бабочках!

– Ноктюды, они же со́вки, – кивнул Денис и заговорил, все более оживляясь: – Внешне довольно невзрачные, с серыми или бурыми крыльями и нитевидными антеннами. Но здесь, в Пеструхине, я обнаружил новый вид! Название еще не дал, но вы только представьте: образование пигментов у этих бабочек идет не так, как у прочих, из-за генной мутации, то есть передается по наследству, и темные особи быстро вытесняют в популяции более светлых! Очевидно, речь идет о каком-то стремительно развивающемся эволюционном процессе, я еще не успел в полной мере разобраться…

– Понятно, отвлекся на ночную бабочку покрупнее, – съехидничал Митяй и руками обрисовал в воздухе силуэт выдающихся женских форм. – На Галку Седову!

– Это была ошибка, которая больше не повторится, – быстро сказал любитель разных ночных бабочек.

– Как и противоправные действия по хищению чужого имущества, я надеюсь, – проворчал Митяй и встал со стула. – Ну если всем все понятно, я думаю, мы уже можем…

– Секундочку! – Я жестом остановила брата и шагнула к Денису. – А зачем было лампочку разбивать? И почему только мою? Что, вашим бабочкам она особенно не понравилась? В деревне и другие уличные фонари имеются, вы их все теперь расколотите?

– Другие источники освещения в Пеструхине самые обыкновенные, а вы зачем-то ультрафиолетовую лампу включили. Это же просто оружие массового поражения, беспощадный геноцид мотыльков! – запальчиво объяснил энтомолог. – Они могли погибнуть, все, целый вид, а я его даже не успел как следует изучить!

– Ультрафиолетовая лампа? – Я озадаченно моргнула и посмотрела на Лизку. – Где, говоришь, ты взяла этот прибор?

– На чердаке, – буркнула подруга.

– Маманя ее обыскалась, – меланхолично сообщил Митяй. – А она, значит, на чердаке была… Ну ладно. Нам пора. Бабушка, до свиданья, добренького вам дня, Денис, с тобой я потом еще побеседую для профилактики.

Возглавляемые участковым, мы потянулись со двора.

Уже у калитки я оглянулась и увидела, что Лизка все еще стоит на пороге летней кухни – что-то говорит ученому внуку знахарки, а тот послушно кивает.

Я дождалась, пока Лизавета тоже проследует на выход, и уже у машины, в которую успели усесться наши мужики, спросила:

– О чем это вы там шушукались?

– Мы не шушукались, – с достоинством ответила подруга и помахала Лукьянихе, которая демонстративно захлопнула калитку и, судя по звуку, заперла ее изнутри на засов. – А договаривались о возмещении морального ущерба.

– Кому?

– Мне, разумеется! Кому же еще?

– Ну в этой истории немало пострадавших. Рогоносец Седов, бабка Мызина, даже я: реально страшно было, когда маяк на веранде как будто самоликвидировался!

– Хм… но только я додумалась потребовать моральную компенсацию, – не стушевалась подруга.