Интервью, опубликованные в газетах, а на вопросы журналистов я отвечал иногда с солдатской прямотой, а иногда с иезуитской хитростью, наконец возымели своё дело и в газетах начали вовсю обсуждать мою статью. Не поленились обсудить и меня, особенно то, как я неслыханно разбогател в Париже, выиграв в карты свыше полумиллиона рублей, но я об этом сам рассказал и присовокупил к этому, что такова была воля Божья. В одном из своих интервью я предрёк восстание на броненосце "Потёмкин" и даже назвал имя его зачинщика — артиллерийского унтер-офицера Вакуленчука и предложил разогнать команду этого военного корабля к чёртовой матери, так как это не военные моряки — защитники отечества, а шваль, рвань и дрянь людишки, пороть которых для их же блага, только зря время переводить. Между прочим, командование Черноморского флота вскоре прислушалось к моим словам и действительно расформировало экипаж, причём сделано это было буквально за две недели до начала восстания.

Ну, тут сыграло роль то, что я всячески ратовал за достойную оплату ратного труда офицеров и чуть ли не втаптывал в грязь ногами всех тех, кто не оценил усилий военного министра Куропаткина и особенно министра финансов Коковцева. Отдавая всё же должное его заслугам перед Россией, я говорил, что министр финансов должен гораздо шире смотреть на всё и обладать ещё и ловкостью карточного шулера, когда речь заходит о том, чтобы наполнить казну деньгами не грабя при людей. Однако, куда больше досталось от меня Витте, которого я без малого чуть ли не объявил в предательстве и намекнул о его участии в заговоре. А ещё, пристально глядя в глаза журналистам, я чётко и внятно заявил, что сам господь Бог открыл мне многие тайны и наделил даром пророчества, так что мне дано теперь спасти множество жизней, чем я и намерен заняться. Вместе с тем я предрёк Первую мировую войну, а также невиданный взлёт научной мысли, который свершится благодаря гению русского народа. Доказательства же я пообещал представить уже очень скоро.

В общем действовал я в те дни очень напористо, но вместе с тем вызывал огонь на себя. Как я и предполагал, моё предостережение о бунте на броненосце "Потёмкин" не вызвало поначалу никакой реакции ни у кого, ни у властей, ни у революционеров. Поэтому никто даже и не подумал принять меры предосторожности. За всеми, кого нужно было срочно ликвидировать, чтобы полностью погасить всю революционную деятельность, велась слежка, причём этим занимались такие специалисты, которых в то время ещё не было ни в одной стране мира. Профессионализм, выработанный за многие годы службы, штука очень серьёзная. В нашей команде были прекрасные аналитики, которые очень хорошо разбирались в таком сложном для понимания вопросе, как человеческая натура. Лично я им доверял полностью и потому, когда впервые взял в руки "расстрельный" список с множеством фамилий, в котором подробно рассказывалось о том, почему нужно ликвидировать того или иного человека, как ни старался, так и не смог возразить ни по одному пункту.

Когда речь идёт о том, чтобы спасти жизнь сотням тысяч ни в чём неповинных людей, как-то иначе смотришь на то, чтобы подтвердить смертный приговор нескольким тысячам пусть и по своему ярким личностям, но всё же отпетым, циничным и на всё готовым убийцам. Русский революционный террор отличался в первую очередь своей циничностью и полной беспринципностью. Вожди революции беззастенчиво планировали террористические акты и посылали на экспроприацию молодых радикалов с замашками отпетых уголовников, по сути дела грабя свой народ, да ещё и убивая случайных прохожих, после этого разглагольствовали о благе народа. Что вышло из этого, мы хорошо знали, а потому приняли решение ликвидировать их практически единогласно. Вместе с этим мы также решили уничтожить самых опасных уголовников и грабителей.

Хотя раны, нанесённые поражением в Русско-Японской войне ещё не затянулись, мы всё же решили покарать лишь небольшую часть всех тех предателей, которые обеспечили победу Японии своими действиями. Пока что смертный приговор был вынесен немногим, таким, как французский барон, банкир Жак Гинзбург, который в нарушение всех союзнических обязательств пробил для Японии крупный кредит. Таких ликвидаций было запланировано пока что всего несколько. Мы хотели, чтобы враги России сначала хорошенько поработали на нас, готовя европейскую бойню. Предотвратить войну за колонии мы не могли, а вооружить русскую армию и объявить войну всему миру и тем более. Мы уготовили России иную роль — могущественного миротворца и вскоре преуспели в этом. Да, но вместе с тем русские принесли в Южную Америку просто невиданное ранее процветание и такую научно-техническую революцию, о какой там даже и не мечтали, но это была всего лишь дымовая завеса.

Попрощавшись с очередным журналистом, я хитро подмигнул графу Воронцову. Тот ухмыльнулся и проворчал:

— Ох, и здоров же ты языком чесать, Серёга. Прямо Цицерон какой-то, а не князь. Вот ей Богу, я бы так врать не сумел. А ты ещё отбрыкивался, не хотел становиться нашим командиром. Слушая тебя, я даже поверил, что ты прямо-таки Нострадамус московского разлива.

Я развёл руками и со вздохом сказал:

— Ничего не поделаешь, Петруха, без пиара нынче пророкам никак не обойтись. А лето ведь действительно жаркое выдалось. Как ты думаешь, немцы и французы не подведут с поставками продовольствия? Если мы не купим у них вовремя харчей, то народ голодать будет, а нам сейчас голодные бунты ни к чему.

Мы уже стали постепенно вживаться в свою роль и потому даже оставаясь наедине, обращались друг к другу по-новому. Граф вздохнул и честно признался мне:

— Всякое может быть. Пока что наши ребята всего лишь ведут переговоры с оптовиками и говорят им, что все наши закупки будут оплачены не позднее пятнадцатого июня, но ты же знаешь, как в Европе относятся к России и русским проблемам. Для них, уродов, чем нам хуже, тем они крепче спят, но их ведь уже предупредили, что по оплате будет и спрос за нарушение графика поставок и при этом ещё и намекнули, что спрос будет очень жестокий. Меня куда больше беспокоит другое, Серёга. По Балтике пароходы с харчами до Питера без помех доплывут, а вот как нам быть с турками? Те ведь, узнав, что в России засуха, могут их и затормозить в проливах. Может отправить туда группу спецназа? У нас ведь есть немало парней по-турецки шпрехающих. Всего неделя и они в Стамбуле, а там если вовремя подсуетиться и показать кому надо, что его уже ничто не спасёт от смерти, то глядишь в чьей-то голове дурных идей и не появится.

Вообще-то такой вариант нами прорабатывался и в Батуме даже ждала сигнала группа спецназовцев из семнадцати бойцов, но приказа мы им пока что не отдавали. Посмотрев на Петра, я спросил:

— Ты считаешь, что нужно предпринять превентивные меры?

Граф усмехнулся:

— Вот именно, что превентивные.

Телефонной связи с Батумом у нас не было, зато мы могли воспользоваться телеграфом и я решительно сказал:

— Хорошо, чеши на телеграф и срочно отправляй Смелому шифровку. Пусть срочно вводит в действие план "Ночной орёл".

По этому плану бойцы спецназа должны были посетить глубокой ночью несколько важных персон, аккуратно разбудить их, сказать пару ласковых слов и тихо удалиться. Естественно турки тут же поднимут на ноги всех своих янычаров и тогда им придётся навестить этих господ снова, чтобы доказать, что в случае любой попытке противодействия России они понесут заслуженное наказание. Жаль только, что Химический Айболит, который в это время с ещё несколькими своими подручными дневал и ночевал в химической лаборатории Императорского Московского университета, не приготовил своей отравы и нужного антидота к ней. Вот тогда бы турки точно побоялись задерживать французские пароходы с продовольствием. Зато он пообещал, что уже через неделю у нас на вооружение снова появится сыворотка правды самой последней модификации.

Признаться честно, ради достижения поставленной цели мы были готовы применять любые средства, лишь бы при этом не страдали ни в чём неповинные люди, как мирные граждане, так и военные. Всех тех людей, кто даже просто чисто теоретически мог выступить против нас с оружием в руках либо имел возможность противодействовать нам любым другим образом, мы считали своими потенциальными врагами и были готовы уничтожить их немедленно. Слишком уж многое было поставлено на карту и потому мы были постоянно настороже. Я даже в своём собственном доме спал держа под подушкой целых два нагана. Да, оружие надолго стало моим постоянным спутником и я каждый день совершенствовался в стрельбе и даже велел своему домоправителю Макару устроить в просторном подвале под домом самый настоящий тир, в который хаживал вечерами. Очень уж прежний хозяин тело был плохим стрелком, а потому мне нужно было отточить все рефлексы до автоматизма.

Если в первое воскресенье мы ещё работали, то уже во второе граф Игнатьев, наш весёлый громила-ротмистр Николенька, устроил нам выходной. Сначала он привёз в дом наших химиков, провонявшихся химикалиями, потом укатил на рынок и привёз шесть больших корзин с продуктами и шампанским, чем безмерно удивил Макара Тимофеевича — как это, графья шастают по базарам. Велев нам заняться шашлыками, Николенька укатил снова и через два часа вернулся, но не один, а с полной машиной смазливых девиц и чуть ли не целой корзиной превосходных немецких презервативов "Fromm"s Act". Шашлыки к тому времени уже были готовы, а мы тихонько матерились, поскольку шампанское так могло и закипеть. Веселью в тот день не было предела чуть ли не до самого утра, хотя девицы и удивлялись, почему это господа не позвали в сад цыган. Не объяснять же им, что они нам всем ещё в прежней жизни надоели. За всех московских цыган у нас отдувался князь Львов, большой любитель русских романсов, который к тому же умел играть на гитаре.