Мертвенно бледный, все еще не могущий управиться со своими чувствами, Шамси горячо говорил:

— Все знают. Все говорят. Спросите моего отца. Это плохой человек. Ловкач. Еще курица яйцо не снесла, а он уже его продал на базаре! Он бешеный. Пусть вот они подтвердят. У него гнев шагает впереди, а ум идет сзади.

Юноша весь дрожал от возбуждения.

— Его все зовут Конхур — Кровопийца.

— Молчи! Ты что здесь делаешь? — с трудом проговорил Саиббай.

Его не держали ноги… Он опустился на траву и попытался принять величественную позу. Он с достоинством заявил:

— Я аксакал. Есть приказ от пристава арестовать вот этого человека. — Он кивнул в сторону Георгия Ивановича. — А тебя, мальчишка, то есть Шамси, тоже приказано арестовать. За нападение на аксакала, то есть на меня. Ты убил меня. Ты убийца.

Он говорил еле слышно.

Звенела вода на камнях. Щебетали в небе жаворонки.

Стрекотали кузнечики.

Не сговариваясь, мальчики двинулись к Саиббаю.

— Не смеете! — сказал самый дерзкий из них, Миша. — Вы стреляли в человека! Вас надо задержать.

— Ага, — проговорил словно во сне Саиббай, — вот и докторские щенки… И они тут! Ну, вам покажут! Эй, черпая кость, вяжите их, разбойников! Везите в Самарканд! Мой приказ!

Он захрипел и откинулся на спину.

Этот собакообразный бай бывал за границей. Знал директора Самаркандской мужской гимназии, знал, что нерадивых, а тем более свободомыслящих гимназистов исключают из гимназии с «волчьим» билетом без права поступления в другие учебные заведения на всей территории Российской империи.

Застав гимназистов здесь, в Бешбармакской долине, с подозрительным типом, он сразу сообразил, и что это за тип, и что тут делают сыновья доктора. И он чувствовал себя здесь полновластным хозяином, «царем и богом», феодальным владетелем.

— Везите их в Самарканд! — приказал он своим батракам и арендаторам, для которых он являлся не просто помещиком, арбобом, но господином их душ. Кто не знал, что Саиббай был сам из рода Джам и не только держал все местное население в жестокой кабале долговых расписок, но и являлся его патриархальным главой, аксакалом и судьей! Силен был в те времена в степях и горах авторитет родового вождя.

Дехкане переглядывались и бросали жалкие, робкие слова:

— Он сказал.

— Слово его закон.