Генеральный секретарь смотрел на дальнюю часть амфитеатра – или, может быть, просто в пространство перед собой. В его глазах за несколько секунд, пока не включилась другая камера, Алексей успел прочесть огромную усталость и что-то еще. Жалость? Презрение? План был слишком коротким для того, чтобы внимательно всмотреться в лицо Горбачева. На экране его сменил идущий к трибуне премьер – вернее, теперь уже президент Рыжков. Аплодисменты усилились.
Раньше всякий раз объявлению темы предшествовало острое высказывание лектора о дне сегодняшнем. Желающие мигом подавали свои реплики, и разгорался спор. На этот раз доцент Хомяков предложил садиться и мелом вывел на доске: «Внутренняя политика России в восьмидесятые годы XIX века». Поставил двоеточие и приписал еще одно слово: «контрреформы».
Староста первой группы Аня Фёдорова не вытерпела и за всех спросила:
– Павел Витальевич, а что дальше будет?
Доцент двумя пальцами поправил очки.
– В каком смысле дальше?
– Ну, без Михаила Сергеевича?
Хомякову на вид было лет пятьдесят, и Алексей подумал, что в жизни историка уже случалось нечто похожее. Интересно, сколько ему исполнилось, когда товарищи из ЦК дружно проводили Хрущева на пенсию? Двадцать пять? Двадцать три? «Чуть больше, чем нам сейчас». А развенчание культа личности и его творца будущий доцент наверняка застал еще школьником14.
– Будем жить и выполнять свои обязанности, – ответил Хомяков без выражения в голосе.
Других вопросов не прозвучало, и полтора часа второкурсники слушали рассказ о том, как новый царь подверг ревизии дела своего предшественника-реформатора15.
– Последствия этой политики выпало исправлять уже другому главе государства, но через глубокий кризис, войну и революцию, – резюмировал лектор, после чего прозвенел звонок на перерыв.
Вторая пара должна была пройти там же. В коридоре, куда Гончаров вышел, чтобы размять ноги, его тронули за рукав.
– Пойдешь теперь в комитет комсомола билет сдавать? – спросил Жора Хлебников.
По тону Жоры и его круглому, с веснушками лицу нельзя было понять, шутит он или нет. Хлебников пожаловал сюда из далекой Кандалакши в Мурманской области, как будто нигде ближе к ней не было ни одного исторического факультета. Как истинного северянина его всегда отличали спокойствие и выдержка. Что касается сдачи билета, то о ней зашла речь недели две назад. Алексей действительно задумывался о возможности такого шага, ибо ему надоело платить взносы. Кормить структуру, о полезной деятельности которой он давно понятия не имел, казалось верхом абсурда. Вузовские активисты в последнее время ничем, кроме устройства дискотек и содержания видеосалона, кажется, не занимались.
«Помнит ведь», – отметил про себя Алексей.
– Я, пожалуй, подожду, – ответил он.
– Правильно решил. Перестройка окончена, – в своей традиционно невозмутимой северной манере заметил Жора.
– Будет нормализация, – встрял в разговор Саша Тарасов, который нигде не упускал шанса блеснуть эрудицией.
Кроме рекомендованных монографий, он постоянно норовил откопать в библиотеке что-нибудь особенное и подолгу сиживал в отделе редких книг, чьи полки хранили множество изданий с «ятями» и «ерами».
– Нормализация? – переспросил Гончаров.