Несмотря на ироничное к ним отношение (зубоскалы из числа речников-нагатинцев и челноков с упоением плодили анекдоты о «хохлах») Малиновка занимала в Лесу заметное положение. Прежде всего, из-за расположения на пересечении реки и рельсовой нитки МЦК, по которой сновали туда-сюда редкие дрезины. Опять же, недалеко торная тропа Ленинского проспекта, да и до Лужников рукой подать. Мост проходим во всякое время, по рельсам несложно добраться хоть до Большой Арены, хоть до Новодевичьего Скита, хоть дальше, до Бережковской набережной и Сетуньского Стана. Соседство со знаменитым на весь Лес Кузнецом тоже добавляло Малиновке привлекательности, а под опорами моста действовал рынок, на который раз в неделю съезжались окрестные фермеры, охотники и челноки.

– Неплохо хохлы устроились. – заметил Коля-Эчемин – Хатки, вишнёвый садочек, бджолы гудуть, звынни в грязюке копаються – рай, та й годи!

«Звынни» в Малиновке были хороши – настоящие, домашние хрюшки. Сало селяне коптили на ольховых опилках с лесными травами, и получалось оно гораздо нежнее и ароматнее сала диких кабанов. «Бджолы» же были обыкновенными, лесными – но, в отличие от обитателей Добрынинского Кордона, промышлявших бортничеством, малиновцы разбили пасеку с настоящими ульями и переселяли туда пчелиные рои из дупл деревьев.

Пирога, подгоняемая энергичными ударами вёсел, скользила к берегу, туда, где в тени краснокирпичных опор белели сквозь листву домики. Над ними, над решётчатой дугой арки, над заросшей непролазным кустарником набережной гималайскими пиками нависали кроны титанических ясеней, каждый вровень с остатками золотистой конструкции, венчающей здание РАН.

– Слыхал, дядька Панас хочет с торговцев на рынке гро̀ши брать? – спросил Сергей.

– Хохол есть хохол. – каякер сплюнул за борт. – Его салом не корми, дай урвать чего-нибудь на халяву. Люди к ним едут, товар везут, торгуют. Радоваться надо, а он – гро̀ши!

– Ну, какая же тут халява? Территория его, имеет полное право обложить налогом. Иначе, какая с них радость?

Малиновские дела не особенно интересовали егеря. Но в нововведениях старосты Панаса Вонгяновича Вислогуза угадывалось влияние Золотых Лесов, многочисленной и активной общины, образовавшейся возле Московского Университета и замкнувшей на себя почти все контакты учёных с лесовиками. Золотолесцы давно пытались подмять под себя коммерцию всего правого берега, от Филей до парка Культуры, и Малиновка в этом раскладе была важным опорным пунктом восточного фланга их «зоны интересов».

– А правда, что у Говняныча кум в Универе? – спросил Коля.

Челноки и нагатинцы, недолюбливавшие малиновского старосту за скаредность и редкое даже для выходца из Малороссии хитрованство, прилепили ему обидное прозвище – вполне, по мнению Сергея, заслуженное.

– У дядьки Панаса-то? Брательник. Заведует складом на кафедре ксеноботаники.

– Пустили козла в огород…

Нос пироги уткнулся в дощатые мостки. Белобрысый парубок в портках из домотканины и замызганной вышиванке сунулся зацепить берестяной борт багром, но Коля-Эчемин так цыкнул на него, что мальца словно ветром сдуло. Но далеко он не убежал – уселся на корточки за перевёрнутой плоскодонкой и принялся с интересом наблюдать за процессом швартовки. У крайней хаты забрехала барбоска – навстречу гостям уже спешил кто-то из селян.

– Ну, вот… – Коля выбрался из пироги и накинул на вбитое торчком бревно верёвочную петлю. – Подай-ка оленебой, ага… Сейчас скажу баньку истопить, попаримся, перекусим, горилки откушаем. А как стемнеет – к Кузнецу: когда подплывали, его пацан с моста рукой махал. Значит, ждут…

История градостроительства знает немало «жилых» мостов. Парижские, превращённые в торговые улочки, флорентийский мост Понте-Веккьо, мост Кремербрюке в немецком Эрфурте, «Мельница на мосту Вернон», увековеченная Клодом Моне. В самом деле, это удобно: и оборонять, в случае чего, проще, и вода под рукой, и отходы есть куда девать.

Имеются и недостатки: место жительства открыто всем ветрам и… тесно. Очень тесно. На средневековых мостах люди жили, торговали, работали друг у друга на головах в самом буквальном смысле.

Это не относилось к Новоандреевскому мосту, превращённому в совместную артерию МЦК и третьего кольца. Места здесь хватило бы для населения средневекового города – с лошадьми, гулящими девками, нищими, монахами и палачами. И еще осталось бы свободное пространство для разного рода церемоний.

Сейчас здесь обитало около дюжины человек. Главным и самим известным из них был «хозяин» моста – Кузнец. Никто не помнил его настоящее имя, и даже домочадцы называли его просто «Кузнец». Его изделия – ножи, топоры, охотничьи рогатины, наконечники стрел, дуги и механизмы арбалетов – пользовались устойчивым спросом от Большого Болота на севере до таинственных чащоб Царицынского парка.

А уж какие слухи ходили о нём по всему Лесу! Будто знаменитый мастер использует металл, который доставляют из особых, заповедных мест; будто клинки он закаливает в крови чудовищ Чернолеса, а в неприметной постройке рядом с кузней находится алхимическая лаборатория, где он ночами смешивает вытяжки из трав и жуков, варит из коры столетних дубов настои, придающие клинкам не только редкостную красоту и прочность, но и удачливость, качество, особо ценимое в Лесу.

– Как новая игрушка, Бич? Успел в деле опробовать?