"Старый буду!"

"Не трынди. Видел, как я мигом сифилис залечил? Алкогольную зависимость убрал, курим три папиросы в день, а не две пачки. Так что спасибо скажешь, герой-военлёт. Лиза проверилась, слава Создателю, не успел её ничем наградить, кобелина. Не заработал себе лишние годы там, где неуютно".

"Помолчал бы, моралист рогатый. Сам говорил – мои грехи на сто пятьдесят или двести лет тянут, тебя на тысячи упекли".

Эту дурость он произнёс под фуражкой, когда я протопал полдороги домой. Аккурат плотные кусты сирени на обочине. Влез в них, словно по нужде, и р-раз себе по морде. Мне больно не меньше, но сам готов был, а комсомолец – нет.

"Ой, блин!.."

"Продолжить? Мне тоже хреново, но привычно".

Лупанул по второй щеке. Иисус велел вторую подставлять.

"Не надо!"

"А ты думай, что говоришь. В смысле – думаешь вслух. Ну, понятно".

Он въехал и заткнулся. Есть и более жёсткие методы, когда в роли хозяина положения вертухай с мафусаиловой выслугой лет. Но Ванятка – свой. С него достаточно. И так обижен судьбой, а также собственной нерадивостью.

В каждой эскадрилье может найтись подобный Бутакову пешеходный лётчик, которого начальство прикрывает до последнего, отыскивая любую зацепку, что убрать из части или вообще отстранить от неба на всю оставшуюся жизнь. Служить рядом с таким скверно, тяжелее всего иметь пешехода в подчинении. С шумом и треском выгнать нельзя. У командиров эскадрильи и отряда спросят: отчего год терпели, лётные часы приписывали? Где классовая бдительность, красноармейская требовательность? Лучше пусть взносы собирает, к приезду начальства можно руку забинтовать – доклад Сталина прочтёт по бумажке, а в небо ни-ни. Вдруг как на грех убогий взаправду решил полетать, сволочь.

Я постепенно вник в премудрости взаимоотношений в Красной Армии. Частично помог Бутаков, но о многом он не задумывался, пришлось доходить самому. Его, например, ничуть не волнует репутация неспособного к полётам. Он мечтает о карьере комиссара, рассчитывая со временем стать политкомандиром над Подгорцевым и прочими летунами. Точнее – мечтал, моё вмешательство резко изменило его будущее.

В мозгах военлёта жуткая смесь агитационного мусора и мещанской глупости. Он действительно готов отдать жизнь за Сталина и победу коммунистической революции во всём мире, но не горит восторгом от предстоящих воздушных экзерсисов. Перспективные планы сводятся к вещам вполне прозаическим – вместо половинки избы получить отдельную хату, вырасти до майора, купить патефон. Ванятка не скрывал от сослуживцев, каков у него предел мечтаний, и соколы давно привыкли воспринимать его таким как есть – не хочешь и не умеешь летать, тогда читай политинформации и откладывай на патефон, только не спейся раньше времени. Поэтому громогласно объявленное решение стать реальным, а не бумажным лётчиком, помноженное на необычайно трезвый образ жизни, в эскадрилье сочли неадекватом. Русские и живущие рядом с ними обрусевшие народы изучили воздействие алкоголя в совершенстве. Они знают, что резкий отказ от спиртного бьёт по мозгам хуже кувалды. А что может быть страшнее спятившего пилота в кабине боевого самолёта?

От соседки, которой проболтался Степан, Лизавета услышала, что мне вдруг приспичило в воздух. Теперь каждый вечер ждёт меня с тревогой. Бабе нужен такой вот сокол – с голубыми петлицами, но не рискующий понапрасну. Обтекатель, на лётном жаргоне, то есть герой из ВВС, прохлаждающийся на земле. Лучше быть женой летающего на бумаге, чем вдовой героя. Тем более муж последний месяц стал непривычно ласков и охоч до ночной любви, о подозрениях в походах к бл…, в смысле – соседкам, и речи нет. Хорошо – аж страшно! Каждое утро ловлю её вопросительный взгляд. Вдруг всё как прежде, кулаком в глаз, перегар на гектар, да гимнастёрка изваляна в чужих длинных волосах.

Однажды призналась мне, что лучше пахнуть стал. Оказывается, Ванятка любил по полфлакона одеколона на голову лить. И фасонно, и запахи чужих баб перебивает, ежели прилипли. Мне не актуально. Другое заботит – в воздух выпустят или опять "пеший по самолётному"?