Авель Аствац был упрям, вспыльчив и злопамятен. Если ему в голову приходила какая-то идея, он без промедления старался воплотить её в жизнь, и до определенного момента ему это удавалось. Удача отвернула от него своё прекрасное лицо, когда появилась она — единственная и до одури желанная душа. Она пахла, как прибой, сияла, словно экворея[1], и имела шелковистую структуру. Её хотелось касаться губами, держать в руках, наблюдая за плавностью движений, и никому никогда не рассказывать об этом. Но однажды всё изменилось: Аствац упал в объятия гнева и в бездумном порыве ревности изуродовал любимую душу. Теперь, глядя на Марван, он мог наконец узреть плоды своих мерзких трудов: сознание её исказилось, почернело и больше не сияло, как прежде. Лишь одно осталось неизменным — притягательный аромат морской глубины. Авель облизнулся и покатал на языке имя, произнеся его шёпотом:

— Марван…

Он улыбнулся, посмотрел через плечо, желая убедиться, что за ним нет слежки, снял капюшон и нырнул вглубь тёмной улицы. Морской бог был очень голоден. Мирская еда не подходила ему. Жареная рыба не утоляла аппетит, а горькие напитки, хоть и приятно освежали ум, но совершенно не ослабляли жажды. Он вспомнил свой тихий холодный дом, где сладкие, насыщенные души сами заплывали в его пасть, желая переродиться и стать частью великого цикла вселенной. Сейчас он как никогда нуждался в пище, которая придала бы сил и помогла вернуть излюбленный облик. Но ждать, когда сознание умирающих в заводи отделится от тел, он не намеревался. Аствац желал быть красивым и сильным прямо сейчас. Ему нравилось выбранное воплощение: золотистые волосы, синие глаза, правильные черты лица, точеная фигура, великолепный рельеф рук, длинные пальцы… но в настоящее время энергии хватало лишь на неряшливого чернявого господина. Морской бог с отвращением пригладил сальные волосы и вытер ладонь о лацкан бежевого пальто. «Кому вообще может понравиться подобная внешность? Скоро я превращусь в чудовище, и тогда Марван никогда не посмотрит в мою сторону», — рассуждал он, проходя мимо единственного работающего фонаря. Аствац остановился в жёлтом кружке света и подытожил: «Нужно найти кого-то достойного, с изящным, полным воли духом, которого хватит на долгое время. Душа толстяка, которую я поглотил несколько дней назад, была совсем маленькой, хилой, до отвращения чёрствой и не помогла в полной мере восстановить силы».

Авель задержался возле небольшого домика, перелез через низкий, почти развалившийся забор и, осторожно ступая, подкрался к приоткрытому окну. Занавески были распахнуты, и морской бог заглянул внутрь. При свете нескольких зажженных ламп за большим деревянным столом, покрытым застиранной до дыр скатертью, сидела супружеская пара. Вокруг них, неустанно галдя, бегала свора маленьких детей. Женщина сильно хмурилась, и от этого её и без того несимпатичное лицо стало вовсе некрасивым: морщины сползли на лоб, брови опустились на веки, а уголки губ изогнулись вниз. Она ничего не ела и была молчалива. Мужчина же, напротив, был весел и болтлив. Не обращая на настроение жены никакого внимания, он с аппетитом жевал запеченную щуку и запивал всё большими глотками жмыха, постоянно подливая себе в бокал. К подбородку его прилипли крошки, а пальцы блестели от жира.

— Хорошие новости, Форель! У нас будет еще один малыш! — отец семейства потрепал по волосам пробежавшего мимо сына и вытер грязную руку о его голову. — Создатель благословил нас вновь!

— Болван! — женщина резко встала со своего места и стукнула по столу кухонным полотенцем. Дети тут же перестали бегать и притихли. Тяжело дыша полной грудью, она выкрикнула: — У нас уже есть шестеро детей! И Создатель не имеет к ним никакого отношения!

Авель тихо хохотнул. Людские проблемы всегда веселили его.

— Придержи язык! — гаркнул мужчина, перестав жевать. — Побойся бога!

Сквозь тугое сплетение мышц, костей, сосудов и бурлящей крови Аствац рассмотрел живые, трепещущиеся огоньки человеческих душ. Они были грязными, как застоявшаяся болотная вода, озлобленными, слишком маленькими и выглядели совершенно неаппетитно. Авель томно вздохнул. Женщина резко повернула голову и стремительно подлетела к окну. Морской бог присел, прячась за стеной, и затаился. Многодетная мать закрыла окно, даже не выглянув на улицу, и резко задёрнула шторы. Звуки ругани продолжились, но теперь звучали приглушеннее. Авель поднялся и, закатив глаза, произнёс:

— Всюду чернь и отребье.

Мужчина вернулся на мощеную дорожку и побрел в сторону района побогаче. Он тайно надеялся, что деньги каким-то образом сделают дух весомее, вкуснее, больше. Он видел, как люди относятся к этим странным круглым сверкающим монеткам: во взгляде моментально вспыхивал радостный огонёк, сердце, заходясь, стучало, а сознание, наполнившись надеждой, начинало искриться внутри. «Я слишком долго отсутствовал. Мир изменился, и теперь мне гораздо сложнее понять его», — думал он, наблюдая, как старые отсыревшие домики сменяют ухоженные двухэтажные особняки. — «Обменять кусок масла на десяток яиц — дело правильное, но расплачиваться за снедь и услуги простыми железками?»

Богатеи оказались не так глупы, как простолюдины, живущие на окраинах. Заборы возле домов были выше, на окнах громоздились толстые витые решетки, а широкая дорога была хорошо освещена. Авель почувствовал отвращение к самому себе. Он, морской бог, нареченный Создателем, вынужден прятаться в темноте и поджидать добычу, словно бездомный оголодавший пёс!

«К чёрту эту сентиментальную поэзию! — распаляясь, подумал он. — Заберу первую попавшуюся душу!»

Голод туманил разум, и мысли, не привыкшие к тесному объёму черепной коробки, скреблись внутри, желая выбраться наружу. Они жаждали выплеснуться в открытое море и раствориться в его томной неге. От этого непрекращающегося зуда Аствац еще больше разозлился и, стремясь скинуть наваждение, затряс патлатой головой. Сил почти не осталось. Мужчина почувствовал, как его и без того уродливый облик меняется: челюсти выдаются вперед, горбатый нос удлиняется, а на спине, натягивая ткань пальто, проступает плавник. Наконец вдалеке послышались быстрые шаги. Морской бог улыбнулся, оголяя ряд острых акульих зубов, и хищно двинулся в сторону добычи, стараясь держаться в тени и тихо ступая по сырому, склизкому камню.