Рультабиль повел меня на мол. Здесь ветер свирепствовал еще сильнее, и мы принуждены были укрыться за маяком. Мой друг некоторое время молчал, стоя с закрытыми глазами.

— Здесь я видел ее в последний раз, — сказал он наконец, глядя на каменную скамью. — Мы сели, и она прижала меня к груди. Я был совсем маленьким ребенком, лет девяти, вероятно. Она попросила меня оставаться на этой скамье, ушла, и больше я ее не видел. Это было вечером, мягким летним вечером, в день распределения наград. Она не присутствовала на церемонии, но я знал, что она придет позднее, когда небо будет светлым от звезд, и я смогу разглядеть ее черты. Но она прикрыла лицо вуалью, затем вздохнула и ушла навсегда. И больше я не видел ее.

— А вы, мой друг?

— Я?

— Да, что вы подумали? Вы долго оставались на этой скамье?

— Хотел бы, но за мной пришел кучер, и я принужден был вернуться.

— Куда?

— Да в колледж же.

— Так, значит, в Трепоре есть колледж?

— Нет, колледж находится в Э., — он сделал мне знак следовать за ним, — туда мы сейчас и отправимся.

Через полчаса мы были на месте. Бой часов — колледжа, как объяснил мне Рультабиль, — приветствовал нас при входе, и все смолкло. Стоя в тени высокой готической церкви, выходившей на площадь, Рультабиль бросил быстрый взгляд на замок из розового кирпича в стиле Людовика XIII, увенчанный широкими крышами, замок, чей обветшалый фасад, казалось, оплакивал своих принцев-изгнанников, на четырехугольное здание мэрии с полинявшим флагом у входа, на безмолвные дома, на кафе «Париж» — прибежище господ офицеров, на будку парикмахера и книжную лавку, Не там ли он покупал первые книги, оплаченные Дамой в черном?

— Ничто не изменилось.

Старая собака на пороге книжной лавки опустила морду на лапы.

— Это Шам, — сказал Рультабиль, — конечно, я узнаю его. Шам, Шам! — позвал он собаку.

Услышав свое имя, пес поднялся, с трудом сделал несколько шагов и снова равнодушно улегся на пороге.

— Увы, — сказал Рультабиль, — он уже не помнит меня.

По узкой улочке мы спустились вниз и остановились перед маленькой церковью. Я держал Рультабиля за руку и чувствовал, как она горит, словно в огне. Толкнув низкую дверь, мы проникли под свод, в глубине которого стояли великолепные мраморные статуи Екатерины Клевской и Гиза Балафре.

— Часовня колледжа, — тихо пояснил мне Рультабиль.

В часовне никого не было. Мы быстро пересекли ее и вышли во двор.

— Пойдем, — прошептал он, — все в порядке. Мы окажемся в колледже, и привратник нас не заметит. Конечно, он узнал бы меня.