— Тише, — приложила я палец к губам. — Даже здесь не будем так говорить о нем. Все мои несчастья проистекают оттого, что я выразилась примерно так, как Вы сейчас, при женщине, которую считала своим другом и которая предала меня. И Вы тоже жертва предательства?

— Нет, — вздохнула женщина, — я жертва моей преданности, преданности женщине, которую я любила, за которую я пожертвовала бы своей жизнью, пожертвовала бы даже и теперь!

И раньше было понятно, а теперь стало окончательно ясно, что незнакомка отнюдь не знатна. Ни одна знатная дама никогда не скажет таких слов таким тоном.

— И которая покинула Вас в беде? — поддакнула я. — Так всегда бывает!

— Я была настолько несправедлива, что думала так, — с видом человека, сознающегося в страшном грехе, призналась женщина, — но два-три дня назад я убедилась в противном и благодарю за это Создателя: мне тяжело было бы думать, что она меня забыла… Но Вы, сударыня… Вы, кажется, свободны, и если бы Вы захотели бежать, это зависит только от Вашего желания.

— А куда я пойду? — завела я утреннюю песню. — Без друзей, без денег, в такой, части Франции, которая мне вовсе не знакома и где я никогда не бывала прежде?

— Что касается друзей, они будут у Вас везде, где бы Вы не были! Вы кажетесь такой доброй и так прекрасны! — сказала женщина вроде бы вполне искренне.

— Что не мешает мне быть одинокой и гонимой, — улыбнулась я.

— Верьте мне, надо надеяться на провидение, — посоветовала женщина. — Всегда наступает такая минута, когда сделанное нами добро становится нашим ходатаем перед Богом. И, быть может, на Ваше счастье мы встретились с Вами, потому что, если я выйду отсюда, как я ни ничтожна и как ни незначительна моя власть, я найду нескольких сильных друзей, которые, вступившись за меня, могут также вступиться и за Вас. Блажен, кто верует.

— Я сказала, что одинока, но у меня тоже есть несколько высокопоставленных знакомых, — заметила я, чтобы показать, что она имеет дело тоже не с круглой сиротой. — Но эти знакомые сами трепещут перед кардиналом, сама королева не осмеливается никого поддержать против грозного министра. У меня есть доказательства того, что Ее Величество, несмотря на доброе сердце, не раз принуждена была отдавать в жертву гнева Его Высокопреосвященства тех, кто оказывал ей услуги.

Причем сдавала пачками. Ее можно понять, она — королева — одна, а сколько вот таких — незаметных — кругом. Всегда можно найти новых исполнителей для новых интриг. Когда это королевы сами стирали использованные носовые платки?

Видимо, скрыть скептическое выражение лица мне не удалось.

— Поверьте мне, сударыня! — пылко воскликнула женщина. — Королева может сделать вид, что она от них отступилась, но нельзя судить по внешнему впечатлению: чем больше они подвергаются гонениям, тем больше королева о них думает, и часто в ту минуту, когда они этого меньше всего ожидают, они убеждаются в том, что не забыты ее милостью.

Насколько я знаю наш двор, это происходит лишь в одном-единственном случае: когда на королеву давят лица из ее ближнего окружения. Сама же королева лишь делает вид, что думает о них, но чем больше они подвергаются гонениям, тем легче она от них отступается.

— Увы! — вздохнула я. — Я верю этому, ведь королева так добра!

— Ах, — восхитилась незнакомка, — значит, Вы знаете нашу прекрасную и великодушную королеву, если Вы о ней так отзываетесь!

Не знаю и знать не хочу!

— То есть я не имею чести быть лично знакомой с ней, — поправилась я, — но я знакома со многими из ее ближайших друзей: я знаю господина де Пютанжа, знала в Англии господина Дюжара, знакома с господином де Тревилем…

Кого бы еще приплести? Но больше никого не понадобилось.

— С господином де Тревилем! — вскричала женщина. — Вы знакомы с господином де Тревилем?