— Можно было помахать, — механически ответил мой голос, хотя я почти не слышала, что она говорит, потому что откатывающаяся волна испуга (она не видела Алекса, она ничего не знает!) подхватила сознание и какое-то время тащила за собой.
— Ха-ха, но я-то не на помахать надеялась, а на пронзительное кино! Для помахать я бы целый месяц круги не нарезала! — Таня с облегчением рассмеялась. — После этого я перестала пытаться как-то искусственно спровоцировать нашу встречу. Только интернет остался. Но я до сих пор тот район называю «Стасин район», и когда туда попадаю, чувствую какое-то весеннее трепетание внутри. — Она немного помолчала, потом добавила:
— Ты на меня не злишься?
— Не знаю… — честно ответила я.
После этого разговора вечер словно исчерпал себя. Новый разговор не завязывался, я устала и засобиралась домой.
38
Мне приснилось, что у меня есть фарфоровая кукла. Она живая и очень похожа на меня, только поменьше. У неё бледная, очень гладкая кожа, на неё надето моё любимое платье. Она красивая.
Во сне я знала — это она во всём виновата. Она специально выглядит так, чтобы привлекать к себе мужчин, будить их низменные инстинкты. Это из-за неё так больно, из-за неё я страдаю!
— Зачем ты вообще существуешь? — закричала я. — Это из-за тебя всё так ужасно! Ненавижу тебя! Хочу, чтобы тебя никогда не было! Не было, не было! Исчезни, дрянь! — С остервенением я швырнула куклу наземь — там оказался голый бетон. И она разбилась на множество осколков.
Люди вокруг меня постепенно исчезали. Это было похоже на глобальное вымирание: окружающее пространство пустело день за днём. У меня всё ещё заводились приятели — обычно это были коллеги по работе — но по-настоящему сблизиться с ними у меня не получалось. Мне мешал стыд. Я словно бы вела двойную жизнь: нормальную — на работе, а потом шла домой и там погружалась в какие-то тёмные воды, о которых никому нельзя, да и невозможно было рассказывать. Происходило что-то очень странное, искажённое, и, судя по моим ощущениям, плохое. Но когда я пыталась выудить фрагмент для пересказа, который бы что-то иллюстрировал или объяснял, реальность начинала рассыпаться у меня под пальцами, словно это был калейдоскоп, в котором при малейшем шевелении меняется вся картинка.
Во-первых, возникала проблема достоверности. Алекс постоянно твердил, что всё плохое и странное мне только кажется, что у меня искажённое восприятие реальности, что я всегда всё очень сильно преувеличиваю, что я выдаю свои фантазии за действительность, и таким образом в моей памяти оказываются события, которых либо вовсе не было, либо они развивались совершенно иначе. А если даже что-то и было, то я, безусловно, сама в этом виновата. Дальше следовали длинные, запутанные коридоры рациональных, логичных объяснений, почему он так считает и в чём именно моя вина. Рассказывать о таких вещах было стыдно, потому что я действительно чувствовала себя виноватой. Если не в том, в чём обвинял меня Алекс, то в том, что не могла сохранить выдержку и спокойствие, что ввязалась в выяснение отношений, что оказалась слишком слабой.
Были ещё вещи, о которых рассказать было невозможно, потому что они не вмещались в обычную нормальную реальность, с которой я сталкивалась на работе. Они туда не влезали. А их циклопическая убогость и уродливость опять-таки делали их стыдными. Потому что было очевидно: с нормальными людьми такого не происходит, не может произойти. И если хочешь сохранить имидж нормальности, лучше помалкивай.
Однажды, в день своего рождения, я пришла на работу после бессонной ночи. Перед этим с Алексом случился один из его припадков расчеловечивания, когда он, выпучив глаза, сыпал оскорблениями и проклятиями во всей доступной его голосовым связкам гамме: от шипения, иногда переходящего в клокотание, до ора и взвизгиваний. От него никуда нельзя была укрыться: повсюду в квартире он следовал за мной. Можно было одеться и выскочить на улицу, но куда бы я пошла холодной мартовской ночью? Таких знакомых, которых я бы решилась разбудить звонком в три утра, чтобы напроситься переночевать, у меня не было. К тому же, при моей попытке уйти Алекс бы начал загораживать дверь и отбирать ключи, а сил на борьбу или хитрые отвлекающие манёвры у меня тоже не было.
Может быть, неслучайно подобные «припадки» обычно происходили у него по вечерам, затемно и довольно поздно, часто подпирая криками полночь. И дело было не в «часе дьявола» и прочей чертовщине, как я полагала, веря, что Алекс страдает чем-то вроде одержимости.
Я ведь даже пыталась спасти его от «демонов» и, кажется, тогда впервые в своей жизни случайно провалилась в Бардо. Правда, тогда я ещё не знала, куда попала. Я думала, это что-то наподобие астрала, и, если хорошенько его обшарить, можно найти того самого злобного демона, который мучает Алекса. Или, наоборот, дружественное существо, которое поможет советом. Как в сказке, в общем. Так что я немного покружила по пустынной местности, но переход, видимо, был неполным и неустойчивым, и меня быстро выбросило обратно. Позже я несколько раз пыталась повторить свой успех и снова, теперь уже с полным осознанием происходящего, переместиться в этот «астрал». Но поскольку техникой я совершенно не владела, и всё же изо всех сил старалась выпрыгнуть из собственного тела, то пыталась сосредоточиться на конечном результате — реалистично, во всех подробностях представить, что я уже в «астрале» — все мои смешные попытки провалились. И это можно назвать везением, потому что получись у меня полный, устойчивый переход, я бы, возможно, не смогла бы вернуться обратно, ведь я понятия не имела, как это делается.
Но вернёмся в тот мартовский день, когда я приползла на работу измотанная, с опухшими глазами. Понимая, что в собственный день рождения мне не удастся незаметно подремать в углу, по пути я купила и выпила энергетик, и сердце начало биться гулко и тяжело, но зато и сил немного прибавилось. Коллеги произнесли дежурные поздравления и вручили цветы и коллективный подарок. Моему удручающему внешнему виду со столетними синяками под глазами тут же нашли объяснение: «Ага, всю ночь праздновала!»
Девушка, с которой мы вместе ходили обедать, общались больше чем с остальными, а кроме того сидели за одним столом, подсунула мне дополнительный свёрток лично от себя. Потом она спросила:
— А мужчина что тебе подарил?
Не знаю, что случилось бы, если бы я сказала ей правду о том, что Алекс подарил мне «незабываемую бессонную ночь». Возможно, совсем не то, что я себе представляла. В моём воображении правда была чем-то вроде помещения, кишащего монстрами, в котором неожиданно включают яркие софиты. Девушка увидела бы всех этих существ и стала бы меня избегать. Она перестала бы звать меня обедать, болтать со мной о пустяках. Доверять мне истории о своей личной жизни. Обсуждать со мной прочитанные книги. То есть лишила бы меня того небольшого кусочка нормальной жизни, который у меня был и который был мне необходим. Скорее всего, она даже отсела бы подальше. Не демонстративно, но под каким-нибудь невинным предлогом, вроде «Тут дует от окна». Поэтому я соврала.
— Кольцо.