В квартире Инна хотела помочь мне с вещами, но я попросила её постоять на стрёме у окна, чтобы меня не трясло от ожидания звука ключа, вставляемого в замочную скважину. Конечно, мы заперлись изнутри на защёлку, но что делать, если Алекс станет ломиться в дверь?
Впопыхах я кидала в рюкзак всё, что попадалось под руку, ещё кое-что рассовала по пакетам… И вот мы опять в лифте. На этот раз вероятность столкнуться внизу с Алексом была действительно высокой. Но почему-то было уже не так страшно. Может, я просто устала бояться.
В вагоне метро в животе у меня словно что-то лопнуло, и распирая изнутри, меня залил эйфорический восторг. Всё оказалось так просто! Я на свободе! А мне месяцами, годами мерещилось, что я увязла в какой-то чёрной трясине, из которой невозможно выбраться. Я обнимала рюкзак, пакеты лежали на коленях у Инны. Время от времени я улыбалась ей шалой улыбкой, и она устало улыбалась в ответ.
Пара недель растянулась на два месяца, за которые я немного успокоилась, раздобыла номер хорошего психотерапевта и прочитала бесчисленное количество статей о том, как выйти из деструктивных отношений.
В конце концов Инна решила съехаться со своим Антоном, и мы совершили взаимовыгодную рокировку: я заняла комнату, которую раньше снимал Антон, а он унаследовал мой цветастый широкий стул из тесной кухни, на котором, сложив ноги по-турецки, я любила проводить вечера в последние два месяца. Я устроилась в книжный магазин и вместо дорогих сеансов психотерапии стала одну за одной читать книги из отдела психологии. Это было удивительное чтение. Я поняла, что я невротик, но ни в чём не виновата. И что целая наука бьётся над тем, чтобы помочь таким как я. Вопрос о том, в какой мере виноват Алекс, оставался открытым. В некоторых книгах таких как он называли «абьюзерами». По ним получалось, что эти абьюзеры виноваты во всём. А по другим книгам выходило, что Алекс тоже невротик, но другого типа, нежели я. Поэтому он и не мог вести себя иначе.
Я читала книгу за книгой, но по-прежнему не понимала, что именно мне нужно делать, чтобы стать «здоровой личностью». Тем не менее это чтение здорово меня успокаивало. Количество авторов, исследований, учёных, размеры отдела литературы по психологии внушали мне уверенность в том, что мой случай наверняка не самый запутанный и сложный. А значит легко поддастся распутыванию, стоит мне набрать волшебный номер телефона, что хранится у меня в контактах. И хотя номера я не набирала, да и денег на психотерапевта у меня по-прежнему не было, стоило мне только подумать о длинных полках, полных психологических книг, как настроение улучшалось, и мой день словно подсвечивался тёплым сиянием будущего.
И вот однажды вечером после работы я просматривала вакансии, что делала почти каждый день — это стало своего рода ритуалом. Некоторые из них я сохраняла в избранное, собираясь написать письма работодателям завтра, на свежую голову. Но завтра появлялись новые объявления, и пока я их изучала, голова переставала быть свежей.
На самом деле проблема была в том, что в интересных мне вакансиях от кандидатов требовали каких-то конкретных умений, а я ничего толком не умела. Я умудрилась закончить филологический факультет, не прочитав ни «Гамлета», ни «Войну и мир» и не усвоив элементарных правил орфографии, вроде отличий в употреблении частиц «не» и «ни». Когда нам растолковывали философию Шопенгауэра, у нас с сожителем как раз была «трудная полоса», и после еженощных скандалов я засыпала на лекциях. Написав несколько удачных эссе по английской литературе, я не вовремя влюбилась в однокурсника, что стало поводом для очередной серии выяснения отношений. В результате я вообще перестала посещать институт, и меня едва не исключили. Вдобавок к этому у меня была ужасная память, которая теряла даже то, что мне удавалось усвоить.
Но в тот день я наткнулась на видеообъявление от Школы бардонавтики. Тогда эта тема была совсем новой, и о ней почти никто не знал. Однажды я прочитала в научно-популярном журнале о том, что одна из версий теории мультивселенной получила подтверждение в виде удачного эксперимента по перемещению в параллельную реальность. Учёные назвали эту реальность «Бардо», позаимствовав санскритское слово, обозначающее «промежуточное состояние». И хотя это была огромная развёрнутая статья, больше я ничего из неё не помнила. Да и эти фрагменты всплыли в памяти только потому, что их пересказали в объявлении. В видео объясняли, что бардонавтика требует особого таланта, что никто толком не знает, как происходит перемещение в Бардо, и поэтому в строгом смысле слова научить этому нельзя. Существует лишь набор приемов, который может способствовать перемещению, но помогает он не всем. По статистике школы, приблизительно каждому двухсотому кандидату удаётся переместиться в Бардо. Но лишь у каждого тысячного способность перемещаться достаточно стабильна для того, чтобы стать основой профессии.
В конце объявления всем желающим проверить, есть ли у них способности к бардонавтике, предлагали заполнить простую анкету. Анкета действительно была простой: имя, возраст, образование и контактный телефон. Я сама не заметила, как заполнила её, и она улетела куда-то в неизвестность. А на следующий день мне позвонили и назначили дату визита в Школу. С этого дня я начала вести отсчет времени своей новой жизни. Жизни, где я не просто бессмысленно просиживала время в книжном магазине, вымученно улыбаясь посетителям, которым по большому счёту была не нужна, ведь все серьёзные вопросы они задавали электронному справочнику. Жизни, где я действительно приносила кому-то пользу и в конце недели чувствовала от этого приятную усталость… Спокойной жизни, где по утрам в субботу я могла пить кофе в парке и медитировать на опавшие огненные цветы.
2
Он шёл сквозь красноватый туман, слегка подгребая руками, как при плавании брассом. На самом деле в этом не было никакой необходимости, как и в шагах. Он мог бы перемещаться на летающей доске, самодвижущихся лыжах или ковре-самолете. Некоторые так и делают. А он «ходит брассом». Этот способ двигаться он позаимствовал из своих снов. Во сне, особенно в детстве, он часто так взлетал: сначала шёл, потом переходил на бег, начинал энергично грести руками и наконец — бац! — отрывался от земли. В таких снах за ним обычно гналась целая стая чудовищ с вилами и лопатами, поэтому левитация была вопросом выживания. В Бардо его никто не преследует, скорее это он гоняется за своими подписантами.
В этот раз он уже нашёл того, кого искал. Это был шестидесятилетний мужчина, неожиданно скончавшийся два дня назад — он не оставил родственникам никаких указаний относительно того, как его похоронить. И поскольку это была довольно экстравагантная семья, то они склонялись к ритуалу сожжения на костре, при этом покойник должен был лежать в резной деревянной ладье, усыпанный цветами, расписными амулетами, сменными трусами, носками и рубахами. В ладонь ему планировали на всякий случай вложить старинную серебряную монетку, чтобы он мог купить себе кофе и сэндвич в загробном мире, пока не разберётся, что там к чему. Но родственников всё-таки беспокоило то, что с похоронами, которые они придумали, может быть что-то не так. Поэтому они обратились в его контору. И он отправился в Бардо.
Это была довольно типичная заявка: к ним частенько приходили родственники, друзья или знакомые внезапно умерших. Кто-то не оставил завещания, у кого-то хотели попросить прощения, запоздало признаться в любви или узнать шифр от сейфа, где лежат семейные реликвии…
О реликвиях у него была любимая история. Жила-была семья. Отец семейства — пусть будет Иван Иванычем — владел большим металлическим сейфом, к которому никого не подпускал. На вопросы о содержимом этого странного огнеупорного ящика, который по убеждению жены уродовал интерьер, отвечал, мол, «семейные ценности». А шифр только у него, «чтобы по молодости не растеряли». Семья несколько раз переезжала, и ящик неизменно переправляли на новое место с кучей предосторожностей, как самый ценный из грузов. Само собой, дети думали, что папа хранит там бабушкины бриллианты и ценные бумаги.
В последний раз семейство переехало в отличный дом рядом с тайным входом в большой парк. Теперь по вечерам Иван Иваныч бегал в безлюдной, полудикой части парка, где запросто можно было встретить не только белку, но и лося с лисицей. Родственники говорили, что именно из-за близости к этому куску парка, осенью заваленному склеившимися мокрыми листьями, Иван Иваныч так полюбил новое жилище.
Однажды вечером он отправился на очередную пробежку и не вернулся.
К ночи зарядил дождь с порывистым ветром, и когда Иван Иваныча нашли, его ноги в чёрных кроссовках лежали в мелкой луже, и к ним причалил одинокий кленовый вертолётик. Вокруг были раскиданы ярко-жёлтые липовые листья. Они обрамляли голову Иван Иваныча, а один большой лист неуклюже прилип к щеке, словно хотел закрыть покойнику глаза, но промахнулся. Врачи сказали: «Внезапная сердечная смерть».
Почему-то эта история отчётливо ему представилась. И потом ещё несколько месяцев время от времени в его памяти всплывал образ тихого опустевшего парка, в котором горит всего один фонарь, освещая фрагмент громадной липы и кусок асфальтовой дорожки, на которой лежит Иван Иваныч. И пока «умный» фонарь услужливо не выключается, зная, что человек ещё не вышел из зоны его ответственности, а ветер забрасывает тело мокрыми листьями, сам Иван Иваныч уже покинул парк и ходит по Бардо…
Позже, в Бардо, по просьбе сына покойного, он узнал у Ивана Иваныча шифр от сейфа. В сейфе хранилась большая коллекция старых семейных фотографий, письма родителей, бабушек и дедушек Иван Иваныча, огромная стопка почтовых поздравительных карточек и несколько папок с незаконченной рукописью фантастического романа, который начал писать отец Иван Иваныча, а Иван Иваныч в молодости старался доработать и осовременить. К рукописи прилагались многочисленные схемы и аккуратные чертежи космических кораблей — отец Иван Иваныча был инженером, а также наброски инопланетных городов, футуристических зданий, необычных вещей — практически весь вещественный мир романа был продублирован в рисунках…