Книги

Цветы зла

Гуляли только раз мы с вами, друг желанный, И ваша гладкая рука Лежала на моей (в снах памяти туманной Та ласка всё еще ярка). Был поздний час; как лик сверкающей медали, Светила полная луна; И, как река, часы ночные заливали Париж, забывшийся средь сна. В тени домов, скользя в ворота их немые, Шли кошки, слух насторожа, Иль шагом бархатным, как призраки родные, Нас провожали, не спеша. И средь той близости, расцветшей под луною, Среди свободы той ночной, У вас, живой орган, звучащий лишь одною Лучистой радостью младой, У вас, сияющей и счастливой, как зори И как трубы веселый зов, Вдруг нота странная, исполненная горя, Тут вырвалась, как из оков. Угрюмое дитя, тупое и больное, Позор в глазах семьи своей, Как пленник жившее за темною стеною И далеко от всех очей. Мой ангел, пел тот звук, напитанный тоскою: «Нет постоянства на земле, И черствый ум сквозит, под маскою любою, На человеческом челе. Неблагодарный труд считаться записною Красавицей и быть простой Плясуньей площадной, застывшей пред толпою В улыбке скучно неживой. Построить на сердцах — напрасное стремленье. Всё вянет, юность и любовь, Пока не заберет их хладное забвенье, Чтоб Вечности вернуть их вновь!» Я часто вспоминал луны златой сиянье, В тот час и томный, и немой, И шепот горестный ужасного признанья, Вдруг прозвучавший предо мной.

ДУХОВНАЯ ЗАРЯ

Когда к развратникам войдет заря златая И синий Идеал нарушит их покой, То под таинственной и мстительной рукой В скотине дремлющей проснется Ангел Рая. Небес Духовных даль и девственный эфир, Пред жертвами страстей во мраке жизни тесной, Всё углубляются и дух влекут, как бездна. Богиня светлая, сияющий Кумир. Так реет без конца пред сонными глазами, В угаре и дыму, к исходу злых ночей, Твой лик, еще светлей, и чище, и нежней. Луч солнца погасил свечей дымящих пламя; Так призрак твой, Душа, сильнее суеты, И на бессмертное походишь Солнце ты.

ГАРМОНИЯ ВЕЧЕРА

Приходит час, когда волной святых курений Дыхание цветов уносится в эфир, И звуки вечера витают, как зефир; Вальс грустно-медленный и нежное томленье! Дыхание цветов уносится в эфир, И скрипка вся дрожит, как сердце от мучений; Вальс грустно-медленный и нежное томленье; Прекрасны небеса, как вечный синий пир. А скрипка всё дрожит, как сердце от мучений, Как сердце нежное, взлюбившее весь мир! Прекрасны небеса, как вечный синий пир; Луч солнца потонул в густой кровавой тени. На сердце нежное, взлюбившее весь мир, Прошедших светлых дней ложится отраженье! Луч солнца потонул в густой кровавой тени… Но память о тебе сияет, как потир!

ФЛАКОН

Есть крепкие духи; они проходят всюду, И не преграда им стеклянные сосуды. Открыв привезенный с Востока сундучок, В котором жалобно скрипит тугой замок, Иль в доме нежилом раскрывши шкаф старинный, Дышащий затхлостью и полный паутиной, Находят иногда заброшенный флакон, Где всё еще жива душа былых времен. Дремали думы там, как бабочек рой сонный, Легко дрожа во тьме, уныньем насыщённой. Расправив крылья вновь, летят они толпой Лазурной, розовой и ярко-золотой. Воспоминание порхает легкой тенью В смущенном воздухе; взор меркнет, и томленье, Наш полонивши ум, его изо всех сил Толкает к пропасти, где ряд родных могил. Душа повалена у бездны, век зиявшей, Где, Лазарь тлеющий, свой саван разорвавший, Проснувшись, движется, как призрачный мертвец, Любовь увядшая давно немых сердец. Так я, когда мое забудут люди имя И в шкаф я сумрачный заброшен буду ими, Надтреснутый флакон, ненужный и пустой, Покрытый пылью весь и плесенью густой, Став гробом для тебя, желанная проказа, Свидетель буду чар твоих и злой заразы! Отрава Райская! Пьянящее вино, В котором жизнь и смерть найти мне суждено!

ЯД

Вино скрывает грязь в любезных нам притонах, Под шелком и под парчой, И светят портики волшебные порой Сквозь злато паров червленых Его, как солнца круг во мгле вечеровой. Дым опия раскрыл неведомые дали, Безбрежность мечтам дает, Вневременный кумир для страсти создает И негу, острей печали, В измученную грудь нам свыше меры льет. Не стоит это всё ядов, сокрытых в зельи Зеленых твоих очей, Озер тех, где душа дрожит в сетях лучей… K ним грезы толпой слетели, Чтоб жажду утолить, в часы глухих ночей. Не стоит это всё мучительного чуда Соленой твоей слюны, Дарующей душе забвение и сны И властно ее отсюда Влекущей к берегам безрадостной страны.

ПАСМУРНОЕ НЕБО

Твой взор как будто бы туманами одет; Твой глаз загадочный, меняющий свой цвет, То вдруг мечтателен, то грустен, то влюблен, Ленивый отразив и бледный небосклон. Ты как слепые дни с их теплой пеленой, Когда сердца полны невольною слезой, И, чувствуя в себе неведомый недуг, Взволнованная кровь тревожит спящий дух. Походишь ты порой на светлый край небес, Когда горит закат сквозь пасмурных завес… Заплаканный простор, как ярко светишь ты Под пламенем лучей, сверкнувших с высоты. Жена опасная, желанные края! Твой снег и ваш мороз любить сумею ль я; Смогу ли из зимы безжалостной извлечь Я наслаждения острей, чем лед и меч?

КОШКА

I Ночная кошка, словно дома, Гуляет у меня в мозгу, Мяуча тихо. Чуть могу Расслышать голос я знакомый, Так нежен он и заглушен. Но, равнодушный иль сердитый, В нем власть и ласка вечно слиты, И зовом я заворожен. Как струи, звуки те запели На дне угрюмых дум моих, Наполнив грудь, как плавный стих, И веселя меня, как зелье. Тот голос лечит боль и страх И все содержит наслажденья. Для самых длинных он речений Нужды не чувствует в словах. Нет, никакой смычок не может Так струны сердца задевать, Заставив их затрепетать Столь упоительною дрожью, Как чудный голос кошки той, В котором, силою могучей, Всё слито в тайное созвучье, Как в песне ангелов святой! II Так сладко пахнет мех звериный, Что надушил всего меня, Когда под вечер как-то я Его погладил раз единый. Моя душа — ее чертог И нераздельное владенье. Подвластно всё ее веленью. Она, быть может, дух иль бог. Когда покорно обращаю Глаза я к кошке той, чей вид Мысль привлекает, как магнит, И взгляд в себя я погружаю, Мой удивленный видит взор Огонь зениц ее зеленых, Как фонари во тьме зажженных, Глядящих на меня в упор.

ПРЕКРАСНЫЙ КОРАБЛЬ

Я рассказать хочу, волшебница младая, О прелестях твоих, их чары воспевая, И всех оттенках красоты, Где слиты детские и зрелые черты. Когда одеждами ты воздух заметаешь, То мне медлительный корабль напоминаешь, Скользящий прочь от берегов Прозрачною стезей, по воле парусов. Плечами поводя, качая шеей гибкой, Ты клонишь голову со странною улыбкой; Покоем царственным блестя, Плывешь передо мной, державное дитя. Я рассказать хочу, волшебница младая, О прелестях твоих, их чары воспевая, И всех оттенках красоты, Где слиты детские и зрелые черты. Твоя крутая грудь, в тюрьме ее атласной, Грудь смуглая — ларец таинственно прекрасный, Чьи створы гладкие блестят И словно два щита сверкающих горят. Щиты прелестные, с живыми остриями, Ларец для сладких тайн, уставленный плодами, Душистым медом и вином, Всесильными, как бред, над сердцем и умом. Когда одеждами ты воздух заметаешь, То мне медлительный корабль напоминаешь, Скользящий прочь от берегов Прозрачною стезей, по воле парусов; А ноги стройные, сквозь легкие воланы, Мечтанья жгучие влекут красой желанной, Как две колдуньи, что, во мгле Скрываясь, месят яд губительный в котле. Рукам твоим легко бороться с силачами, И жмешь любовника их светлыми тисками, Как будто хочешь ты, средь нег, В груди запечатлеть его черты навек. Плечами поводя, качая шеей гибкой, Ты клонишь голову со странною улыбкой; Покоем царственным блестя, Плывешь передо мной, державное дитя.

ПРИГЛАШЕНИЕ В ПУТЬ

Дочь моя, сестра, Нам бежать пора В дальний край, покуда можем, И средь долгих нег Наш окончить век В царстве, на тебя похожем. Солнца влажный луч, Средь унылых туч, Мне навеет те же грезы, Что твои глаза, Словно бирюза, Светло-синие сквозь слезы. Там всё мир и красота, Роскошь, нега и мечта. В комнате твоей Мебель прежних дней Отражала б свет лучистый. Розы дальних стран, Сладкий их дурман И курений дым душистый, Лепка пышных зал, Глубина зеркал И востока блеск и дрема, Всё бы нам тайком Нежным языком Говорило, что мы дома. Там всё мир и красота, Роскошь, нега и мечта. На воде, вдали, Дремлют корабли, Вечные друзья скитаний. Им назначил Рок Целью их дорог Утолять твои желанья. Солнечный заход Слоем ровным льет На столицу и каналы Злато и сирень, И волшебный день Засыпает в славе алой. Там всё мир и красота, Роскошь, нега и мечта.

НЕПОПРАВИМОЕ

I Раскаянье, увы, с годами всё живей! Оно ворчит и скалит зубы, И кормим мы его, как мертвецы червей, Как гусениц лист горький дуба. Раскаянье, увы, с годами всё живей! В каком вине, в струях каких смертельных зелий Потопим древнего врага, Кому пиры и кровь еще не надоели, Чья месть упорная долга? В каком вине, в струях каких смертельных зелий? Колдунья мудрая, скажи, коль можешь ты, Душе, богами позабытой, Как раненый солдат, кого средь темноты Задели тяжкие копыта, Колдунья мудрая, скажи, коль можешь ты, Тому несчастному, кого и волк и ворон Уж сторожат, застыв окрест, — Солдату бедному, — ужель он не достоин Могилу получить и крест, Тот умирающий, над кем уж реет ворон? Возможно ль осветить тьму мутную небес И разорвать густые тени, Чернее копоти, в которых день исчез И меркнут звездные селенья? Возможно ль осветить тьму мутную небес? Надежда, свечкою горевшая, задута В таверне; темен уж порог; Луна не светит нам, и не найдем приюта, Устав от тягостных дорог. Горевшая свеча уж Дьяволом задута. Колдунья, знаешь ли тоску души слепой, Грехам которой нет прощенья, И ведома ли боль, пронзившая стрелой Грудь, бывшую ее мишенью? Колдунья, знаешь ли тоску души слепой? Непоправимое прогрызть зубами хочет Нам душу, терем уж пустой, И целый день оно фундамент зданья точит, Как рой термитов за стеной. Непоправимое прогрызть нам душу хочет. II Я видел иногда в театрах городских, Где громко музыка играла, Как фея тьму кулис грозящих и глухих Зарей чудесной зажигала. Я видел иногда в театрах городских Златого Ангела с прозрачными крылами, Кто был сильнее Сатаны, Но сердце, уж давно покинутое снами, Театр, в котором все должны Вотще ждать Ангела с прозрачными крылами.

БЕСЕДА

Ты, осени лазурь, и ясные светила! Но грусть во мне опять вскипела, как волна, Оставив на губах угрюмых горечь ила, В час бури всплывшего с таинственного дна. — Напрасно грудь мою ласкаешь ты руками; Всё то, что ищешь там, мой друг, истреблено Давно уж женскими когтями и зубами, И сердце бедное уж съедено давно. Душа моя дворец, запятнанный толпою, С ее бесчинствами, и пьянством, и борьбой. — Дух сладостный плывет над грудью молодою!.. Бич смертных, Красота, не спорить мне с тобой! Глазами яркими, в которых заблестели Огни, сожги всё то, что звери не доели.

ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ

I Погрузимся опять в холодные мы тени. Прощай ты, яркий свет коротких летних дней! Уж слышу во дворах унылое паденье Дров, ударяющих о плиты их камней. Зима вновь вся войдет в меня: и страх, и злоба, И ненависть, и дрожь, и труд тяжелый мой! Как солнце полюса в аду слепого гроба, Так сердце глыбою застынет ледяной. Я слушаю, дрожа, стук каждого полена. Так остов новых плах под молотком гремит. Мой дух уж обречен, как башенные стены, Которые таран без устали громит. И снится мне под звук, исполненный печали, Что кто-то второпях по крышке гроба бьет… Кто в нем? — Уж лета нет, дни осени настали, И шум таинственный звучит нам, как отход. II Люблю я глаз твоих зеленое мерцанье, Голубка, но теперь всё опостыло мне. Ни ласкам, ни огню не заменить сиянья Полуденных лучей на ветреной волне. Но всё ж меня любить родимым сердцем надо! Неблагодарного лишить нельзя забот. Подруга иль сестра, будь краткою усладой, Как осень пышная иль солнечный заход. Недолго! Смерть нас ждет, свои расставив сети. К коленам дай твоим склониться головой И с грустью вспоминать о белом жгучем лете, Впивая осени луч нежный и златой.

ОДНОЙ МАДОННЕ

Дарообещание в испанском вкусе Воздвигну для тебя, подруга и Мадонна, Подземный я алтарь в груди моей бездомной, И выстрою тебе, во тьме, на самом дне, Вдали от суеты, в безлюдной тишине, Придел, весь золотом сияющий и синью, Где будешь ты стоять, застывшая богиня. Скую из золота шлифованных стихов, В котором вкраплены созвучья звонких слов, Для головы твоей огромную корону. Из ревности моей, о смертная Мадонна, Сумею царский плащ, тяжелый и прямой, Я для тебя скроить; как будто за стеной Он прелесть утаит твою от жадных взоров, И бисер слез моих блеснет на нем узором. Одену я тебя в волну моей любви, Которая, обняв красоты все твои, Дрожит на остриях и спит в долинах тела, Целуя без конца стан розовый и белый. Из преклонения тебе я башмачки Атласные сошью, божественной ноги Едва достойные, и, сжав в объятьях крепко Ее, они хранить прелестный будут слепок. И если не смогу серебряный достать Я месяц и его подножьем тебе дать, Повергну я Змею, грызущую мне лоно, Чтоб попирать могла пятою оскорбленной, Царица властная, кем люди спасены, Ты зверя, полного отравленной слюны. Сиянье дум моих, как свечи, загорится Пред светлым алтарем и девственной Царицей, Лучами озарив лазурный потолок, И будет век сиять их огненный зрачок. И как во мне живет и дышит всё тобою, Так миррой станет всё, и нардом, и смолою, И восходить к твоей вершине снеговой Туманом будет дух, насыщенный грозой. Чтоб ты была во всем сходна с Марией Девой И чтоб любовь мою слить с темным ядом гнева, Я смертных семь грехов, палач твоих ночей, Возьму, и, сделав семь отточенных ножей Из них тебе на казнь, я, целясь безучастно В глубь сердца, полного огнем любви всевластной, Сумею все их в грудь дрожащую воткнуть, В твою кровавую, рыдающую грудь!

ПОПОЛУДЕННАЯ ПЕСНЯ

Хоть изгибы злых бровей Вид дают тебе опасный И не рая отблеск красный В глубине твоих очей, Я люблю тебя доныне, Страсть жестокая моя, И тебе подвластен я, Как покорный жрец богине. И пустыни и лесов В косах слышен запах пряный. Голову ты клонишь странно, Как на чей-то тайный зов. Аромат по коже темной Бродит, как вокруг кадил; Словно вечер, сердцу мил Образ нимфы смугло-томной. Нет! Все зелья не сравнить С красотой твоей ленивой. Страстные твои порывы Могут мертвых оживить. В груди нежные и лоно Стан и бедра влюблены, И подушки пленены Негою твоею сонной. Иногда, горя в огне Тайном бешеных желаний, Ты кусаешься, в молчаньи Расточая ласки мне. Смуглый друг, смеясь небрежно, Грудь ты мне зубами рвешь, А потом на сердце льешь Взор, как лунный отблеск нежный. Под прелестною ногой И под туфелькой твоею В дар кладу я, не жалея, Душу, жизнь и гений мой. Исцелила ты все раны Силой красок и лучей! Взрыв живительных огней В каторге моей туманной!

СИЗИНА

Представьте вы себе Диану средь дубравы, В погоне за зверьми со сворой резвых псов, Ее нагую грудь, и шумные забавы, И гордый, быстрый бег в тиши густых лесов. Вы деву помните ль, во дни борьбы кровавой На приступ ведшую парижских босяков И с пламенем в очах, в надежде новой славы, Всходившую с мечом по лестницам дворцов? Сизина такова! — Но яростная дева Доступна жалости не менее, чем гневу; Дух, обезумевший от буйного труда, Слаб пред просителем, как безоружный воин, И в сердце, выжженном страстями, есть всегда Источник светлых слез для тех, кто их достоин.

FRАNСISСАЕ MЕАЕ LАUDЕS

На струнах новых воспою Подругу новую свою И сердце тем развеселю. Венками будь оплетена, О благодатная жена, Которой жизнь освящена. Твой всемогущий поцелуй Дает забвенье; очаруй Мой дух и раны уврачуй. В бессильи сердца моего Я зрел пороков торжество, Но ты явилась, Божество, Как светлая звезда морей, В час бури, взорам рыбарей. — Твоих я пленник алтарей. Купель с целебною водой, Верни ты голос молодой Устам, замученным бедой. Что было грязно — ты сожгла; Что было грубо — убрала; Тому, что слабо — сил дала. Бездомному — очаг родной, Лампады свет во тьме ночной, Правь неизменно мудро мной! Грудь утомленную согрей, Источник жизни, и пролей Благоухающий елей. Щит целомудрия, гори У чресл моих и до зари Сны безмятежные дари. Потир, которому дано Свой блеск и дар сливать в одно, Франциска, дивное вино!

КРЕОЛКЕ

В стране, ласкаемой лучами и душистой, Там, где раскинули пурпуровый шатер Деревья и в тени всё дышит ленью мглистой, Креолку я знавал и помню до сих пор. На шее царственной и смугло-золотистой Волшебницы цветет тяжелых кос убор; Она идет легко, Дианою лучистой, С улыбкой тихою, и чист открытый взор. О, если бы могли вы в край уехать славный И над Луарою иль Сеною державной Там в замке царствовать, в тиши его гербов, То стали бы для вас, в садах, жары не знавших, Сонеты расцветать в груди поэтов, ставших От блеска ваших глаз покорнее рабов!

MОЕSTА ЕT ЕRRАBUNDА

Душа твоя порой стремится ли, Агата, Над морем мерзостным глухих домов взлетев, К волнам иных морей, где всё лазурь и злато, И глубь прозрачная, как очи юных дев? Душа твоя порой томится ли, Агата? Безбрежный океан нам отдых от трудов. Кто хриплому певцу, бушующему морю, Под громогласный вой разгневанных ветров Высокую дал власть баюкать наше горе? Безбрежный океан нам отдых от трудов. Развейтесь, паруса свободные фрегата; Умчите вы меня от здешних зол и слез. Скажите, просит ли печальная Агата Порою: «От обид, и ран, и жгучих грез Умчите, паруса свободные фрегата». Как далеки луга душистые твои, Эдем, где всё кругом полно любви и света, Где любим лишь одно достойное любви И сердце негами блаженными согрето. Как далеки луга душистые твои, Рай зеленеющий, страна любви невинной, Объятья, песни, бег и запахи цветов, Дрожащих скрипок зов за рощами долины, Вино по вечерам под кущами садов. Рай зеленеющий, страна любви невинной, Обитель тайных нег, безгрешный, светлый Рай, Ужели отошел ты далее Китая, И может ли наш стон вернуть тот дивный край; Наполнит ли опять песнь наша молодая Обитель тайных нег, безгрешный, светлый Рай?

ПРИЗРАК

Как ангелы, чей взор грозится, Я проберусь в твою светлицу И тихо проскользну по ней К тебе, с толпой ночных теней. Я подарю тебе лобзанья Морозней лунного сиянья И подколодною змеей Стан обовью дрожащий твой. Когда рассвет настанет бледный, Я от тебя умчусь бесследно. Вмиг опустеет твой покой. Как друг живой — любовью нежной, Хочу над юностью мятежной Царить я страхом и тоской!

ОСЕННИЙ СОНЕТ

Мне говорят глаза, прозрачные как лед: «Мой друг, чем объяснить твое ко мне влеченье?» Ласкайся и молчи! Душа среди мучений Лишь памятью о днях безоблачных живет И тайну грешную делить не позовет Подругу, чья рука готова дать забвенье. Я темной повести сотру изображенье. Мне ненавистна страсть, и ум меня гнетет. Люби меня без слов! Любовь, таясь за тенью, Уж вынула стрелу и верный лук берет. Мой ум старинные те стрелы узнает: Безумье, ужас, смерть. — Цветок ты мой осенний, В обоих нас заря последняя встает, О белое мое, холодное виденье.

ПЕЧАЛЬ ЛУНЫ

Назад Читать дальше

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 14