— Тогда чего ждём? — выдал наконец какую-то вразумительную реакцию Иван —…если ваш главный босс из комитета… таки снизошёл. Я ведь страшные вещи, по сути говоря, вам сообщаю, а вы так… прохладно ко всему относитесь. Даже после минимальной проверки.

— А чего вы ждали, Иван? Что Юрий Владимирович отреагирует как-то иначе? Вы добились многого своим… нестандартным подходом к делу и настойчивостью. Ваш… удивительный случай замечен. На вас обратили внимание. Я здесь.

— Этого мало, Елена Борисовна. Увы, крайне мало. Считайте, полгода потеряно практически с нулевым результатом. Более того, считать 1991-й крайним сроком нельзя. Всё примет необратимую форму ещё раньше. Тогда, когда я учился на втором курсе ВУЗ-а в Перми, лишь случилось формальное оформление результатов. Забавное было время, уже многое случилось, но большинство так и не поняло толком всей трагедии, все изменялось постепенно, многих окрыляли перемены, многих пленили надежды. А сейчас… ещё год, максимум два и всё, скольжение по наклонной начнёт набирать темп. У меня есть несколько… триггеров… ориентиров из моего прошлого, на которые я буду смотреть. Смотреть и сравнивать.

— Так… понятно… — процедила Козельцева.

Разумеется, понятным не было почти ничего. Кроме того, что «взрослое сознание» (или какая-то неимоверная, просто фантастическая способность детского мозга к имитации поведения взрослого?) действительно присутствовали в смотрящем на неё снизу вверх и иногда лениво, похоже уже «спустя рукава» ковыряющем лопатой снег ребёнке.

На его 6-м году жизни…

Она только ещё формулировала в голове свою следующую фразу, как весьма многословный, но по прежнему упирающийся и недовольный Иван отвесил новую порцию раздражения:

— Отчего, Елена Борисовна, попытки «проверить меня» и моё взрослое сознание так жалки?

— Почему вы считаете их жалкими, Иван?

— Да. Вы просто не можете взяться за меня всерьёз… не в смысле давить, угрожать и требовать «выкладывай всё, что знаешь, а мы уж решим, что делать с тобой дальше…» — выдал, усмехнувшись, Иван.

Она невольно отзеркалила его улыбку.

— А как бы вы поступили сами? — попробовала она.

— По полной расспросил бы что-то профессиональное, то, чего 5-летний не способен знать вообще. А то, как меня Коноплёв и Щербинин проверяли — это же курам на смех! Вот всякие даты по истории как раз вундеркинд то и может знать…

— Позвольте, Иван… — запротестовала полковник КГБ — товарищи в Перми на этом не остановились. Я знаю содержание той вашей беседы…

— И что? Ну поспрашивали мелочи из жизни. Кто учил и прочую, плохо проверяемую сейчас ерунду из будущих десятилетий. Да и когда разговор этот был? Два с лишним месяца назад! Мне иногда рыдать хочется от того, как всё медленно… и головой об стены биться от безысходности. Если уж на то пошло… и как бы вам, Елена Борисовна, не было бы неприятно такое слышать, но я знаю больше вас… о всех недостатках и всей внутренней трухлявости нашей страны, не перебивайте, пожалуйста меня! Но я не хочу её развала, который я видел сам. Но это так, к слову… об оперативности вашего реагирования.

Она покачала головой. Лившееся из ребёнка («ребёнка»?) негодование и местами где-то и неприязнь были «слишком взрослым». Но впечатление о «невозможности» его заявлений от этого не становилось меньшим. Как и не добавилось веры в его «пророчества».

Да. Какой-то фантастически уникальный случай. Разум юного дитя, поглощавшего книги, стартовал с немыслимой скоростью в своём развитии? Генетический уникум? И прогрессирующее безумие от непонимания окружающих? Или… от возможностей детского мозга и тела, не поспевавших от развитием сознания, вылилось в такой фантастической форме?

Медицинский феномен?