119 Мы испытаем немалое замешательство, если вода вдруг по неизвестной причине начнет течь в гору, но ничуть не смутимся, если днем увидим муравьеда, если в какой-то семье родится альбинос, или если случится солнечное затмение. Мы понимаем смысл этих событий и область их влияния – в отличие от первобытного человека. Все, что происходит обычно, является для него прочно спаянной цельностью, в которую он включен всем своим существом. Поэтому он в высшей степени консервативен и делает только то, что делалось всегда. Если же где-то происходит то, что ломает эту привычную цельность, то для него тем самым в привычном миропорядке возникает разрыв. Что будет далее, ведомо лишь богам. Тотчас все более или менее заметные события ставят во взаимосвязь с этим происшествием. Например, один миссионер установил перед своим домом флагшток, чтобы по воскресеньям поднимать британский флаг. Это невинное действие дорого ему обошлось, ибо спустя короткое время налетел опустошительный ураган, который местное население немедленно связало с установкой флагштока, и данного факта оказалось достаточно для начала восстания.

120 Надежность и безопасность мира для первобытного человека зиждется на регулярной повторяемости повседневных событий. Каждое исключение воспринимается им как опасный произвольный акт, требующий искупления, ибо это не просто единичное нарушение обычного течения жизни, но предзнаменование других неприятных событий. Нам это кажется полным абсурдом, но мы совершенно забываем, как вели себя в недавнем прошлом наши собственные прадедушки и прабабушки: где-то родился теленок с двумя головами и пятью ногами; в соседней деревне петух снес яйцо; какой-то старухе приснился вещий сон; в небе появилась комета; в городе случился страшный пожар, – по прошествии года началась война. Такое отношение к жизни, если верить истории, господствовало у нас с седой древности вплоть до восемнадцатого столетия. Бессмысленная для нас сегодняшних группировка событий является полностью осмысленной и убедительной для человека первобытного. Со своей точки зрения он безусловно прав. Его наблюдения точны и надежны. На основании древнейшего опыта он знает, что такая связь существует на самом деле. Современный человек обращает внимание только на смысл и причинность отдельно взятых событий, значит, видит во всем вокруг лишь бессмысленное нагромождение не связанных между собой случайных событий, а для первобытного человека это вполне логичный ряд предзнаменований и вызванных ими событий, фатальный, но совершенно последовательный образчик демонического произвола.

121 Теленок с двумя головами и война – ипостаси одного и того же явления, причем теленок предвещает войну. Эта связь представляется первобытному человеку столь надежной и убедительной, поскольку для него случайная произвольность является намного более значимым фактором, нежели подчиненное закону и порядку течение мировых событий; именно поэтому с таким вниманием он следит за необычными явлениями, и закон группировки и выстраивания последовательности случайностей был открыт уже очень давно. Каждая клиника на собственном опыте знает этот «закон повторения». Один старый профессор психиатрии Вюрцбургского университета регулярно повторял, демонстрируя в клинике больного с каким-то редким заболеванием: «Господа! Это совершенно уникальный случай. Завтра мы получим еще один такой же». Я и сам часто наблюдал нечто подобное в ходе восьмилетней работы в психиатрической больнице. Однажды нам доставили пациента с редчайшим случаем помраченного сознания. Это был первый случай подобной патологии в моей практике. Через два дня в больницу поступил второй такой же больной, и с тех пор я больше не видел ни одного подобного случая. С одной стороны, «повторяемость случаев» есть своего рода врачебная шутка, но, с другой стороны, это основная модель первобытной науки. Один из современных ученых отчеканил: «Magic is the science of the jungle» («Магия – наука джунглей»)[69]. Известно, что астрология и другие обожествляющие природу дисциплины были основой науки в древности.

122 То, что происходит регулярно, очевидно каждому. К обычному привыкают и приспосабливаются. Наука и искусство окупаются лишь тогда, когда темный произвол нарушает привычную данность. Часто и многократно одному из самых умных и хитрых мужчин племени, знахарю, поручали разбираться в метеорологии. Он должен был с помощью своих познаний объяснить неслыханное и победить его своим искусством. Этот человек является ученым, специалистом, экспертом по случайностям, а также хранителем научных традиций племени. Окруженный уважением и страхом, он наслаждается своим авторитетом, но авторитет этот мог быть еще больше, не будь племя втайне убеждено в том, что колдун соседнего племени сильнее местного. Лучшая медицина не здесь, она где-то далеко, и чем она дальше, тем она лучше. Невзирая на чрезвычайный трепет и благоговение, с каким племя, где мне пришлось некоторое время жить, относилось к своему старому целителю, соплеменники обращались к нему только в случаях легких болезней скота и людей, а во всех более серьезных случаях взывали к чужому м’банге (колдуну), которого за высокую плату приглашали из Уганды, – partout comme chez nous (здесь: «приходите в наш дом»).

123 Случайности происходят преимущественно в виде меньших или больших последовательностей, они группируются. Старинное правило прогноза погоды гласит, что если на протяжении многих дней шел дождь, то он будет идти и завтра. Согласно поговоркам, «беда не приходит одна», а «то, что случилось дважды, произойдет и трижды». Эти поговорки суть древняя первобытная наука: в народе в них до сих пор верят и таких предсказаний опасаются, а образованный человек над ними смеется – в предположении, что для него ничего особенного не происходит. Здесь я, кстати, хочу рассказать одну неприятную историю. Некая знакомая дама проснулась в семь часов утра от странного дребезжания на ночном столике. После недолгих поисков она обнаружила причину: от стакана с водой откололся верхний край – приблизительно на один сантиметр. Ей это показалось странным. Она вызвала прислугу и попросила принести другой стакан. Через пять минут дребезжание повторилось, и у нового стакана тоже отломился краешек. Встревоженная дама потребовала принести третий стакан. Прошло двадцать минут, опять что-то задребезжало, и стакан снова пострадал. Три случайности подряд – это было слишком для образованного человека. Дама забыла о всякой вере в естественные причины и вспомнила о своем коллективном представлении, то есть верх взяло убеждение во вмешательстве некоей произвольной силы. Так случается со многими не слишком последовательными современными людьми, когда они сталкиваются с событиями, каковым не могут приписать естественную причину. Поэтому такие события обычно отрицают. Они неприятны, поскольку – здесь проявляется наша живучая первобытность – разрывают наши представления об устройстве мира. Если подобное возможно, что тогда прикажете считать невозможным?

124 Со своей верой в произвольную силу первобытный человек не подвисает в воздухе, как полагали раньше, но опирается на опыт. Групповое появление случайностей оправдывает и подтверждает этот опыт, который мы называем суеверием, ибо на самом деле имеется высокая вероятность того, что необычные события совпадут по времени и месту. Не будем забывать, что наш опыт здесь не поможет. Мы мало наблюдаем сами, ибо у нас другая установка. Например, нам никогда не придет в голову считать логически связанной следующую последовательность событий: утром в комнату некоего человека залетает птица, через час этот человек становится свидетелем уличного происшествия, днем умирает его близкий родственник, вечером кухарка роняет тарелку с супом, а ночью, возвращаясь домой, этот человек обнаруживает, что потерял ключи от дома. Дикарь же выведет из этой цепочки событий важные следствия. Каждое следующее звено цепочки подтверждает его ожидания, и в этом он прав, намного более прав, чем мы способны признать. Его страшные предчувствия полностью оправданы и целесообразны. Выдался зловещий день, в который нельзя ничего предпринимать. В нашем мире подобное мнение сочли бы недопустимым и предосудительным суеверием, но в мире первобытных людей такое поведение посчитают проявлением высшей мудрости, ибо там человек предоставлен воле случая в намного большей степени, чем в нашем защищенном и урегулированном бытии. Нельзя рисковать случайностями, когда живешь в дикой природе. Там это чувствуют и европейцы.

125 Если индеец пуэбло ощущает себя не в ладу с самим собой, то он не пойдет в собрание мужчин. Если древний римлянин, выходя из дома, спотыкался о порог, то он отказывался от задуманного дела и оставался дома. Нам это представляется полной бессмыслицей, но среди первобытных людей такие знаки, по меньшей мере, напоминали о необходимости соблюдать осторожность. Если, например, мне не по себе, то движения мои могут стать неловкими, внимание легко отвлекается, я становлюсь немного рассеянным, натыкаюсь на мебель, спотыкаюсь, роняю вещи и что-то забываю. В цивилизованном мире это сущие пустяки, но в диком девственном лесу такое состояние может быть сопряжено с величайшими опасностями! Споткнуться там – это значит, к примеру, упасть с мокрого от дождя бревна, перекинутого на высоте пяти метров над речкой, кишащей крокодилами. Я потерял компас в высокой траве. Я забыл зарядить ружье и оказался в джунглях на тропе, по которой ходят на водопой носороги. Я был занят своими невеселыми мыслями и наступил на ядовитую змею. Вечером я забыл заранее надеть противомоскитные сапоги, а через одиннадцать дней умру от тропической малярии. Можно еще зазеваться и открыть рот, купаясь в реке, и заболеть смертельной дизентерией. Конечно, случайности такого рода имеют в наших глазах вполне отчетливые естественные причины, например, несколько рассеянное психологическое состояние, но для первобытного человека это объективно обусловленные знамения – или колдовство.

126 Но все может протекать и по-другому. В местности Китоши, к югу от горы Элгон, я однажды отправился на прогулку в девственный лес Кабрас. Там, в густой траве, я едва не наступил на змею, лишь в самый последний миг сумел через нее перепрыгнуть. После полудня мой друг вернулся с охоты на куропаток бледный как смерть, его била дрожь: в лесу на него напала семифутовая мамба, которая вынырнула из-за термитника и едва не укусила (а укус этой змеи смертелен). По счастью, он смог с расстояния нескольких шагов ранить ее из ружья. В девять часов вечера на наш лагерь напала стая голодных гиен, которые за день до этого обнаружили спящего человека и растерзали беднягу. Несмотря на костер, они проникли в домик нашего повара, который с криком спасался от зверей, перескочив через забор. После этого, на протяжении всего нашего путешествия, не происходило ничего необычного. Но для моих негров этот день дал повод к множеству выводов. Для нас это было просто нагромождение случайностей, а для них – естественное исполнение предзнаменования, которое имело место в первый день после выхода в джунгли. На нашем «Форде» мы упали с моста в ручей. Мои бои выглядели так, словно хотели сказать: «Хорошенькое начало!» К тому же хлынул тропический ливень, и мы промокли до нитки, а я заболел лихорадкой, растянувшейся на много дней. Вечером того дня мы, белые, посмотрели друг на друга, и я, не удержавшись, сказал своему спутнику-охотнику: «Кажется, все началось гораздо раньше. Помнишь сон, о котором ты рассказывал мне еще в Цюрихе, перед нашим отъездом?» Тогда ему действительно приснился в высшей степени удивительный сон: будто в Африке, на охоте, на него напала огромная мамба. Он проснулся с криком ужаса. Тот сон произвел на него сильное впечатление, и он признался мне, что, по его мнению, это сулило гибель кому-то из нас. Он имел в виду, конечно, мою смерть, ибо хороший товарищ всегда думает прежде о своем ближнем. Но именно он потом заболел малярией, которая едва не свела его в могилу.

127 Этот разговор, о котором я упомянул, состоялся там, где нет змей и малярийных комаров, ничуть нас не взволновал и не насторожил. Но подумайте о бархатистой синеве тропической ночи, гигантских, нависающих над головой черных деревьях девственного тропического леса, таинственных криках, доносящихся откуда-то издалека, о положенных рядом заряженных ружьях, москитных сетках, кипяченой воде из болот; вспомните, кроме того, убежденность, которую старый опытный африканец выразил следующими словами: «You know, this isn’t man’s – it’s God’s country» («Это ведь не страна людей, а страна Бога»). Там царь не человек, а природа, животные, растения и микробы. Именно это определяет настроение, и вполне осознаешь, откуда берутся те связи, над которыми ты раньше смеялся. Это мир ничем не ограниченных произвольных сил, с которыми первобытному человеку ежедневно приходится иметь дело. Необычное для него – не шутка. Он делает из необычного свои выводы – «это нехорошее место», «день сегодня неблагоприятный»; кто знает, скольких опасностей он сможет избежать благодаря таким предостережениям!

128 Magic is the science of the jungle. Знамения становятся причиной немедленного отказа от производимых до того действий, отмены запланированных предприятий, изменения психологической установки. Это совершенно целесообразные шаги ввиду группировки случайностей и ввиду полного незнания первобытными людьми психологической причинности. Мы научились, благодаря одностороннему предпочтению так называемых естественных причин, отделять субъективно-психическое от объективно-естественного. Первобытный человек, напротив, полагает свое психическое вовне, в окружающих предметах. Его не удивляет, что предмет обладает маной, колдовской силой, и отсюда проистекают все невидимые влияния, которые нам представляются следствиями внушения и воображения; для него это воздействие извне. Его ландшафт не является ни географическим, ни геологическим, ни политическим. Он содержит мифологию, религию, все мысли и чувства в той степени, в какой остается непознаваемым. Страх дикаря локализован в известном месте, которое представляется ему «нехорошим». В том лесу обитают духи умерших. В той пещере живет бес, который душит всякого, кто туда войдет. В той горе обитает змея, в том холме могила легендарного царя; искупавшись вон в том источнике, на той скале или под тем деревом, всякая женщина беременеет; в том броде подстерегают демоны в облике змей, а у того большого дерева есть голос, которым оно зовет известных ему людей. У первобытного человека нет психологии. Его психика объективна и развертывается вовне. Собственно, его сновидения являются реальностью, если он вообще обращает на них внимание. Мои спутники у горы Элгон, например, вполне серьезно утверждали, что не видят никаких снов, что сны приходят только колдуну. Когда я спросил об этом колдуна, тот ответил, что перестал видеть сны с тех пор, как в их страну пришли англичане. Да, его отец видел великие сны, он знал, на какие пастбища надо отгонять скот, где пасти коров с телятами, когда начнется война или чума. Теперь все знает окружной комиссар, а они, местные, не знают ничего. Он смирился с этим, как известный папуас, который верит в то, что бо́льшая часть крокодилов перешла на работу в английскую администрацию. Дело в том, что однажды местный заключенный бежал из-под охраны и при попытке перейти вброд реку был сильно покалечен крокодилом. Из этого папуасы заключили, что на него напал, должно быть, полицейский крокодил. Теперь Бог говорит в сновидениях именно с англичанами, но не с колдуном, поскольку вся власть – у англичан. Функция сновидца, следовательно, сместилась. Души от случая к случаю ускользают, и знахарь-колдун ловит их в клетки, как птиц. Или помогает, когда в местных вселяются чужие души и вызывают болезни.

129 Эта проекция психического естественным образом порождает отношения между людьми, животными и предметами, что кажется нам абсолютно непостижимым. Белый охотник убивает крокодила. Сразу же после этого из близлежащей деревни прибегают люди и в сильнейшем возбуждении требуют возмещения ущерба. Дескать, этот крокодил был одной деревенской старухой, которая умерла в тот миг, когда прозвучал выстрел. Ее бушменская душа, очевидно, обитала в этом крокодиле. Другой человек застрелил леопарда, который угрожал его скоту. В то же время в соседней деревне умерла женщина. Она была тождественна этому леопарду.

130 Леви-Брюль придумал для таких странных отношений термин participation mystique (мистическая сопричастность). Мне кажется, что слово «мистическое» он выбрал не вполне удачно, ибо для первобытного сознания тут нет ничего мистического: эти явления вполне естественные. Нам они кажутся чем-то особенным только потому, что нам подобное психическое расщепление, видимо, сложно представить. Но на самом деле оно встречается и у нас, но в не столь наивной, а в более цивилизованной форме. Например, практически само собой разумеется, что мы приписываем другим людям наши собственные психологические особенности, воображая, что другим нравится или дорого то, что нравится и дорого нам; что дурное для нас должно быть дурным и для них. Наше судопроизводство, скажем, лишь в Новейшее время набралось смелости и признало психологическую ограниченность приговоров и судебных решений. Равенство перед законом является очень ценным достижением. Все плохое и низменное, чего человек не желает видеть в себе, он приписывает, разумеется, другим, которых надо критиковать и которым надлежит противостоять, хотя в действительности мы имеем дело с переселением низменной души из одного человека в другого. Мир до сих пор полон «злых гениев» и козлов отпущения, как раньше он кишел ведьмами и оборотнями.

131 Психологическая проекция, или, по Леви-Брюлю, «мистическая сопричастность» (заслуга Леви-Брюля в том, что он выделил этот признак как выдающееся свойство первобытного человека), видится вполне обыденным психическим явлением, которое мы называем по-другому и которое, как правило, не хотим признавать. Все, что не осознаем в себе, мы обнаруживаем у ближнего и ведем себя по отношению к нему соответствующим образом. На ближнем не испытывают действие ядов, не сжигают на костре, не ломают кости, но ему с полной убежденностью приписывают моральную ущербность. То, чему противостоят в ближнем, является между тем собственной неполноценностью.

132 Вследствие отсутствия дифференциации сознания и обусловленного этим фактом полного отсутствия самокритики, первобытный человек проецирует больше, чем мы. Поскольку это проецирование кажется ему совершенно объективным, постольку он характеризует свои проекции довольно образно. Шутки ради можно вообразить кого угодно на месте женщины-леопарда – с тем же успехом, что и на месте гуся, коровы, курицы, змеи, быка, осла, верблюда и т. д. (каждый подберет эпитеты по собственному разумению). Только моральные терзания с их ядом целиком чужды бушменской душе, для этого архаический человек слишком натуралистичен, находится под слишком сильным воздействием сущего, которое побуждает его к суждениям намного слабее, чем нас. Индейцы пуэбло деловито объясняли мне, что я принадлежу тотему медведя, то есть являюсь медведем, потому что спускаюсь с горы за проводником не как свободный человек, на двух ногах, а как медведь, на четырех. Если бы в Европе кто-нибудь объявил меня пещерным медведем, это случилось бы, наверное, в каком-то ином контексте. Мотив первобытной души, столь странный для нас у дикарей, сделался фигурой речи, как и многое другое. Если мы переведем метафоры в конкретику, то получим первобытное мировоззрение. Возьмем для примера выражение «оказывать врачебную помощь». На языке первобытных людей оно прозвучит как «наложение рук», то есть будет полностью соответствовать действиям шаманов и знахарей.

133 Затруднение понимания бушменской души заключается в том, что нас озадачивает и сбивает с толка конкретное представление о полном расщеплении души и вселении ее части в дикое животное. Если мы называем кого-то верблюдом, то при этом ни в коем случае не имеем в виду, что данный человек во всех отношениях является млекопитающим из семейства верблюдовых, а подразумеваем образное соотнесение с повадками верблюда. Тем самым мы расщепляем личность, или душу, человека, о котором идет речь, и персонифицируем одну из ее частей как верблюда. То же самое происходит и в случае женщины-леопарда – она человек, только второй частью души владеет леопард. Поскольку для первобытного человека все неосознаваемое конкретно, он говорит о леопарде, душе леопарда, а при более глубоком понимании расщепления посчитает, что душа леопарда в виде настоящего зверя живет в буше.

134 Действующее за счет проекции обозначение тождества порождает мир, в котором человек обитает не только физически, но и душевно; в некоторой степени он растворяется вместе с этим миром. Человек не является властелином мира, он – его часть. То есть первобытному человеку далеко до современного партикуляризма. Этот человек не мечтает стать венцом творения. В зоологической классификации первобытных племен венчает ее не Homo sapiens; высшим существом является слон, затем идет лев, потом гигантский удав или крокодил, за ними человек, а дальше располагаются низшие животные. Человек включен в природу. Он не думает, что может повелевать природой, поэтому самые смелые его устремления обусловлены желанием защититься от опасных случайностей. Цивилизованный человек, напротив, пытается подчинить себе природу, поэтому его главное стремление состоит в том, чтобы познать причины, которые дадут ему ключ в тайную мастерскую природы. Ему в высшей степени противна мысль о произвольности и возможности существования произвола, ибо он с полным правом усматривает в том доказательство тщетности любых попыток взять верх над природой.

135 Подытоживая, я бы хотел сказать вот что: принципиальной особенностью архаического человека является его установка на случайную произвольность, этот фактор для него куда важнее, нежели естественные причины. Имеет место произвольность случайности, проявляющаяся, с одной стороны, в фактическом группировании событий, а с другой стороны, в проекции бессознательной психики, в так называемой мистической сопричастности. Для архаического человека, разумеется, этой разницы не существует, ибо психическое у него проецируется настолько полно, что он не отличает его от объективного физического события. Для него случайности являются вмешательством одушевленных сил, то есть намеренными произвольными актами. Он не чувствует, будто нечто чрезвычайное потрясает его только по той причине, что он сам придает ему силу своим удивлением или страхом. Здесь мы, конечно, ступаем на весьма опасную почву. Красива какая-то вещь потому, что я наделяю ее красотой? Или объективная красота вещи заставляет меня считать ее красивой? Известно, что величайшие умы пытались решать эту задачу: священное ли солнце освещает мир или мы видим тот освещенным благодаря устройству наших глаз? Архаический человек верит в солнце, а цивилизованный – в глаза, если он не страдает поэтической болезнью или если вообще об этом задумывается. Современный человек должен лишить природу души, чтобы властвовать над нею; иными словами, он устраняет все архаические проекции, по крайней мере, там, где хочет быть объективным.

136 В архаическом мире все имеет душу: перед нами душа человека, или, лучше сказать, душа человечества, коллективное бессознательное; ибо индивидуум еще лишен души. Не будем забывать, что христианское таинство крещения стало вехой, знаменующей величайший переход в душевном развитии человечества. Крещение дает человеку истинную душу; это не единичный магический ритуал окунания в воду, это вырывание человека из архаического единства с миром, превращение в существо, осмысляющее мир. Тот факт, что человек достиг высот этой идеи, является в глубочайшем смысле крещением и рождением духовного, а не природного человека.

137 В психологии бессознательного имеется фундаментальное положение о том, что каждая относительно самостоятельная часть души носит личностный характер, то есть она тотчас олицетворяется, едва получая возможность самостоятельного внешнего проявления. Самые великолепные примеры можно найти в галлюцинациях душевнобольных и в коммуникации медиумов. Там, где проецируется самостоятельная часть души, возникает невидимая личность. В спиритизме, как и в первобытных обществах, возникают духи. Если существенная часть души проецируется на какого-то человека, он получает ману, обретает необычную влиятельность, признается колдуном, ведьмой, оборотнем и т. д. Наиболее отчетливо иллюстрирует сказанное первобытная идея о том, что колдун ловит в клетки бродящие по ночам части душ, как птиц. Эти проекции несут колдуну ману, заставляют зверей, деревья и камни говорить и совершать насилие, поскольку они тоже – частички душ, находящиеся в безусловном подчинении у этого человека. По этой причине душевнобольной неминуемо подпадает под влияние своих внутренних голосов, ибо эти проекции являются его собственной душевной деятельностью, осознающим субъектом которой он выступает в той же степени, что и слушающим, видящим и повинующимся.

138 С точки зрения психологии первобытная теория о том, что произвольная власть случайности есть результат деятельности духов и колдунов, вполне естественна и неизбежна. Но не будем обманываться в этом отношении! Если мы представим умному первобытному человеку наше совершенно научное объяснение какого-либо феномена, он тут же обвинит нас в смехотворном суеверии и в ужасном отсутствии логики, ибо он убежден, что солнце, а не глаза, освещает мир. Однажды мой друг Горное Озеро, вождь племени пуэбло[70], дал мне достойную отповедь, когда я угостил его августинским аргументом о dominus noster (Господе нашем): «Non est hic sol dominus noster, sed qui illum fecit» («Не солнце наш господин, а тот, кто его сотворил»). Он возмутился. «Тот, кто ходит там, – заявил он, указывая на солнце, – и есть наш отец. От него исходит весь свет, вся жизнь; нет ничего такого, что не было бы его творением». Он сильно разволновался и воскликнул: «Даже человек, одиноко странствующий в горах, не сможет без солнца добыть огонь!» Лучше, чем такими словами, трудно охарактеризовать архаический взгляд на мир. Вся власть находится вовне, только благодаря ей возможно все сущее. Нетрудно увидеть, что религиозное мышление и в наше безбожное время поддерживает и содержит архаическую духовность. Так думают и мыслят до сих пор миллионы людей.