В первый день они протаяли круг сантиметров на десять.

— Хватит, — сказал Федор.

— Почему? — спросил Семен, бодрясь.

— Лед-то был под снегом. Наст — он вроде одеяла. Не давал топи промерзать глубоко.

— Ну?.. — допытывался Семен.

— Пропорем камнем лед — вода в котлованчик хлынет, и вся работа насмарку. Начинай всё снова, — то и дело перхая, ответил Федор. — Отдохнешь — поймешь.

— Говори… — Семен попробовал закурить, но табачный дым железным скребком продрал гортань, удушье сковало грудь. Припав на бок у костра, Семен зашелся в кашле и едва не четверть часа бился в судорогах.

Кое-как отдышавшись, он отшвырнул в огонь пачку с сигаретами и, утирая слезы, хватая широко открытым ртом жгущий горло морозный воздух, выдавил:

— Про-гу-лочка!..

— Сам напросился.

— А-т… ты… не ерепенься.

— Мне что? Не мне доказательства нужны. Я-то знаю — не убивал.

— Брось болтать!

— Чайку давай прими. Полегчает. Дальше — хуже будет.

— Почему?

— Пока поверху идем. В день сантиметров по двадцать углубляться в болото будем. За ночь мороз прохватит стенки, дно. Тогда опять камень горячий опустим. Под ним лед снова подтает. Вроде колодца яма станет. Вот уж оттуда пар пойдет фуговать, что из вулкана.

— На какую же глубину нам яму протаивать надо?

— Метра на два, на три. Говорил я тебе. Там и должен быть труп лесничего.

— Мы его и подпалим!

— Нет. Лед прозрачный. Как увидим тело, так и экспертов и следователя звать можно.