Через десять минут полицейская подвода, куда усадили связанную Акулину, отъехала от хаты Дедушкиных в сторону Журавичи, довоенного районного поселка, где размещалось ныне районное управление вспомогательной полиции порядка и безопасности…

— Не реви, Шура, — одернула Катя сестру. — Сама виновата. Одевайся быстрее. Побежим за мамой, надо посмотреть, куда ее повезли.

— А я? С кем останусь я, сестричка? Мне страшно, — задала вопрос Кате семилетняя Клава, дергая ее за рукав, пока та быстро надевала на себя теплую одежду.

— Вот что Клава, ты не хнычь, побудь одна. Мы быстро сбегаем за мамой, только посмотрим, куда ее повезли и назад домой. Может, мы сможем маме, чем-то помочь. Поняла? — рассудила ситуацию по-взрослому Катя. Было видно ее явное лидерство среди сестер, и те подчинились ей беспрекословно.

Выбежав на проселочную улицу, девочки поспешили догонять удалившуюся повозку.

— А ну, вон пошли! — прикрикнул на них Аркадий, когда девочки приблизились к ним. — Сойду, ремнем отлуплю.

Те, отстали. Однако их подростковые фигурки маячили сзади повозки до самого райцентра. Они, то прятались, то перебежками, как две маленькие собачонки, не чувствуя усталости, бежали за мамой.

По приезду в Журавичи, Акулину бросили в подвал. Но, когда в полицейской управе, появился офицер службы безопасности оберштурмфюрер СС Кранке, ее привели на первый допрос. Кранке вальяжно сидел за столом, а вокруг него сзади крутился начальник управления Кирилл Ястребцов.

— Эта она, господин оберштурмфюрер, мать партизана Дедушкина.

— Да? корошо. Отчшен корошо. — Гестаповец внимательно посмотрел на женщину. Поднялся из-за стола, обошел ее, разглядывая со всех сторон. В правой руке он держал стек, которым похлопывал себя по сапогу.

— Ви знайт, — Кранке остановился напротив женщины и приподнял стеком вверх ее подбородок, — мы можем вас повесит за укрывательств партызана, — он презрительно смотрел ей в глаза.

Акулина молчала, один ее глаз, левый, был опухший в кровоподтеках и закрыт. Правым, она в упор смотрела на оберштурмфюрера, что еще скажет ей фашист в черной форме. За время войны она познала простую истину. Надо больше молчать, пусть распыляются те, кому это надо. Так берегутся силы. Второе, бойся военных, одетых в черную форму, а это: гестаповцев и их прислужников, полицейских. Третье — попав к ним, не жди ничего хорошего.

— Если вы нам скажет, где ест партызаны, — продолжал на ломаном русском говорить немец, — или придет ваш сын добровольно, то мы вас отпустим домой к детям. Вашего сына мы не тронем. Он поедет Великий Германия на работы. Это великая честь для него. Сколько детей имеет Акулина?

— Пять.

— Пять? — удивился гестаповец. — Это есть корошо. Мать пятерых детей, это похвально. Подумайт о них. О их здоровье. Так, где ваш сын? — Он посмотрел на начальника полиции.

— Михаил Дедушкин, господин оберштурмфюрер.

— Микаэль Дэдушкин. Говори женщин.

— Я не знаю где мой сын. Он пропал в 41 году, больше я его не видела.

— Врет она, все врет, господин офицер, — громко произнес Аркадий, вступив, без разрешения в разговор и сделал один шаг вперед от двери. — Его видели наши люди в поселке. Видели и дали нам знать.

— Это прафда? Ба-бушка? — гестаповец еще раз обошел вокруг Акулины, разминая руки в перчатках.