А о последствиях этого происшествия они меня вряд ли будут спрашивать, тем более о тех, которые имеют место. Это же не Малдер со Скалли, правда?
И не угадал. К моему великому удивлению, именно в эту сторону Нифонтов и стал поворачивать оглобли после окончания моего рассказа.
— Стало быть — потерял сознание? — уточнил он, переглянувшись с Мезенцевой.
— Ага, — ответил я. — Сам удивлен, раньше за мной подобного не водилось. Нет, пару раз было, но в детские годы. Первый — когда в школе с каната навернулся, второй… Там личное.
— Так хорошо было? — Рыжая Евгения меня, похоже, за что-то невзлюбила.
— Бутылку водки залпом выпить хотел. — Я уставился ей в глаза. — Не выпил, слабоват оказался. Вырубился я.
Ну, на самом деле все было не так, точнее — не совсем так, но это и не важно. К нынешнему делу эта история отношения не имеет.
— А тут раз — и валишься без чувств? — даже не особо скрывая иронию, за которой чувствовался подвох, произнес гэсэушник. — Странно.
— Странно, — немедленно согласился с ним я. — Не то слово. Но хоть сколько-то связного обоснования у меня нет.
— Хорошо. — Нифонтов не переставал улыбаться, это начало меня немного нервировать. — А перед тем, как ты отправился в обморок, ничего непонятного не произошло? В тот момент, когда ты пожал руку незабвенного Захара Петровича?
Вопрос был странный, если не сказать больше. Куда он гнет? Что услышать хочет?
Или он знает? Все знает? В смысле, о том бреде душевнобольного, который на меня за какие-то грехи свалился и в который я даже поверил?
Да ну, чушь. Если бы мне вчера с утра такое рассказали, я бы долго смеялся, а потом посоветовал тому, кто такое придумал, либо поменьше фэнтези читать, либо самому его начать писать.
Но тогда к чему подобные вопросы?
Только вот если даже это так и этот следак в курсе происходящего, ничего я ему не расскажу. Я хорошо запомнил слова Вавилы Силыча о том, что друзей у меня теперь нет. И ему поверил.
Может, это вообще не следователь ГСУ, а какой-нибудь… Эх, не знаю я нашего фольклора, к своему стыду. Западный знаю, про него книг много и фильмов, а нашего не знаю.
А, вот. Может, он какой-нибудь анчутка. Понятия не имею, кто такой анчутка, но слово забавное. Этаже Евгения — точно ведьма. Вон, все приметы налицо, не сказать — на лице. Сама рыжая, глаза зеленые.
— Нет, — пожав плечами, ответил я. — Ничего не случилось. Я же говорю — сам потрясен. Еще и пиджак испачкал.
— Ну да, ну да, — побарабанил пальцами по столу Нифонтов. — Следующий вопрос. Возможно, он тебе покажется странным, но тем не менее — после того, как ты покинул бульвар, с тобой ничего непонятного не произошло? Такого, что не укладывается в привычные рамки? Обыденные?
— Если честно, не до конца понимаю, о чем речь идет, — изобразил недоумение я. — Что именно вы вкладываете в слово «непонятного»? У нас тут банк, что ни день, так новости, одна другой непонятнее. ЦБ, знаете ли, он иногда похлеще Бермудского треугольника бывает, такие приказы и инструкции выпускает, что поневоле задумаешься — не окопался ли там иномирный разум.