– Не пять-шесть, а семь их было. Закормили парня, вот он и переволновался до реанимации…

На место Ильина ночью привезли ещё одного, но ходячего. Настолько ходячего, что сын его постоянно останавливал:

– Пап, ты сядь, посиди, успокойся! Или ложись.

– Не буду я сидеть и лежать. Нечего мне тут делать. Поехали домой.

– Было бы можно домой, то и не положили бы.

Кое-как успокоилсь, но не надолго. Положили его сначала просто так. Ночью я проснулся от того, что кто-то стоит рядом с моей кроватью. Открываю глаза – а это мой сосед, заместитель Ильина. Я говорю:

– Вам что-нибудь надо? Позвать сестру?

– В туалет мне надо.

А сам весь дрожит, знобит его. Я попросил Николая Семёновича позвать дежурную медсестру. Пришла, посмотрела, пошла за дежурным врачом. А сосед этот так и стоит около кровати. Так же и продолжает трястись. Сестра вдвоём с врачом кое-как уложили соседа на кровать, а его уж колотит, даже кровать перемещается. Когда увидели, что он такой беспокойный, всё рвётся куда-нибудь, то на него надели памперс, самого привязали, а потом и вообще увезли на этой кровати. Мы с Николаем Семёновичем в эту ночь так и не спали больше.

Этого увезли, а на его место сразу же и другого доставили. С повторным инсультом. Выписали его после первого инсульта, а он в кругу своих друзей, однополчан-собутыльников, решил это дело отметить. И отметил. Так отметил, что у него перестала работать вся правая сторона. А левая была сравнительно здоровая. Но не только правая сторона не работала, что-то случилось и с головой, не очень кудрявое. Он, как и предыдущий сосед, всё порывался встать, кричал, что хочет погулять. Он мог почти свободно, без посторонней помощи, перевалиться на другой бок, что и делал время от времени. Здоровый был. И телом, и физически. Сестры уж с ним умаялись, никак не справятся. Привязали, а он отвязывается. Поставили с двух сторон металлические бортики, чтобы он не упал с кровати. Так и прошёл весь день. А ночью я проснулся от какого-то шевеления около моей кровати. Открыл глаза – и вовремя, потому что над моей головой уже был занесён металлический бортик, который сосед держал в здоровой левой руке. Я насколько смог быстро встал, приподнялся, конечно, а не встал, чтобы от удара увернуться, но, к счастью, удара и не последовало, сосед почему-то в этой позе и замер, сковало его. Я позвал Николая Семёновича, он сходил за сестрой. Соседа успокоили сначала физически – снова привязали. Покрепче. А потом и укол ему сделали успокаивающий. Да и меня успокоили, но словесно. Всё, говорят, будет хорошо, спите спокойно. Хотите, мол, и Вам сделаем успокоительный укол. Спасибо, говорю, я как-нибудь без укола выживу. Чтобы окончательно спокойно не заснуть с посторонней помощью – я спать уже не стал, благо, что до утра уже времени осталось немного.

Этого буйного отмечателя выздоровления от инсульта перевели, к счастью, в соответствующую палату, к полностью лежачим, где на него некому будет пожаловаться. А на его место тут же доставили другого, Михаила Александровича Шорина. Я почему так пишу, то просто сосед – и вдруг – по имени-отчеству. Оказалось, что мы с ним – земляки. Но такие своеобразные земляки. Михаил Александрович до войны и некоторое время после войны воспитывался в детском доме, в Тамбовской области, недалеко от места, в котором я родился. Вот он и говорил, что время голодное было. Они, воспитанники, постоянно хотели есть. И вот мальчишки пускались на добычу по деревням. Садились на проходящий поезд в и уезжали куда-нибудь подальше от детского дома. В деревнях они лазали по погребам, забирали что-то съестное – и назад, домой, покормить себя и девчонок. А я помню, что моя бабушка, которая жила в соседней с нами деревне, в полуземлянке, рассказывала, что её погреб как-то во время войны очистили. Но взяли только горшок с молоком и горшок со сметаной. Соленья и квашения не тронули. Не тронули и картошку. Горшок из-под молока она нашла потом в огороде, а второй пропал. Потому и земляки, что такой случай приключился. Вполне возможно и допустимо, что Михаил Александрович и наведался в погреб к моей будущей бабушке. Я-то родился уже после войны.

Михаил Александрович очень много рассказывал о своей тяжёлой жизни. Как арестовали его отца (от троих детей, кроме Михаила Александровича ещё брат и сестра), потом он где-то так и сгинул. Пытались найти хоть какие его следы, но безрезультатно. Как будто его отпустили из тюрьмы или после следствия, он поехал домой, но не доехал. Мать тоже забрали ещё до войны, примерно в 1939 году, когда немцы вошли в Польшу. Но её не арестовали, а мобилизовали переводчицей в воинскую часть (она знала несколько языков). Детей разбросали по разным детским домам. Когда после войны возвратилась мать, она разыскала всех детей, семья снова соединилась. Но без отца.

И не только это (я продолжаю тему о земляках). У брата Михаила Александровича была дача в деревне, в которой живёт мой брат. Этот его брат знает моего брата и наоборот. Мы даже договорились с Михаилом Александровичем как-нибудь встретиться в этой деревне.

Михаил Александрович молодец! Он в свои 76 лет ездил на дачу, которая у него под Москвой, на мотоцикле. У него была и машина, но больше он любил мотоцикл. Говорил, что если мы думаем покупать машину, то надо брать только импортную (а мы как раз об этом и думали).

***

Николая Семёновича выписали, по его настоятельной просьбе. Я уже в другой палате в это время лежал. Потихоньку стал выздоравливать, уже и ходить стал, сначала по палате, а потом уж и по коридору, и, что самое главное, в туалет. На лечебную физкультуру тоже ходил, но с палочкой, из дома привезли. И вот, когда я был сравнительно ходячий, Николай Семёнович пошёл в туалет с моей палочкой, а я его караулил у нашей двери, чтобы встретить. А тут и врач мимо проходил, говорит:

– Андрей Иванович, а Вы что тут делаете?

– Да вот, Костина жду, он из туалета сейчас пойдёт.

А Костин незадолго до этого вышел в коридор, голова у него закружилась, он и упал. Случилось это как раз после буйной ночи, когда нам не пришлось выспаться. Но сознание не потерял. Поэтому и пришлось его курировать.

– Ну, Андрей Иванович, Вы совсем молодец! Давайте-ка я переведу Вас в другую палату, для выздоравливающих. Там будет попроще, да и туалет прямо в палате.