В нашем доме повсюду висели и стояли фотографии. Это было мое хобби. Я платила за проявку, кадрировала, искала потертые фоторамки в благотворительных магазинах. Заставляла Майка вбивать гвозди. Потому что дом без фотографий на стенах — не дом.

Вернувшись из полиции, я вдруг поняла, что почти на всех снимках есть Карен. На выпускном, где вся наша компания обнимается и швыряет в воздух квадратные шапочки. На моей свадьбе — стоит позади меня в синем платье подружки невесты. И на крестинах Кэсси — гордая крестная мама. Кстати, в церковь она заявилась в джинсах и на шпильках, чем шокировала мать Майка. Везде и всегда она была за моим плечом. И ведь я даже не удивилась тому, что рассказал Майк! Мне было плохо, я чувствовала себя выбитой из колеи, но при этом совсем не удивилась. Возможно, на подсознательном уровне я всегда ожидала нечто подобное.

— Мама! — Кэсси стояла в дверях; на ней была зимняя пижама, теплее и толще той, в которой дочь выходила на улицу ночью.

Я надеялась, что в этот ранний час Бенджи еще спит и пока ничего не знает о случившемся. Хотя мне все равно придется что-то объяснять им обоим. Но сейчас я не готова. Мне нужен хотя бы час до того момента, когда придется расколоть привычный мир моих детей.

— Что ты делаешь? — изумленно спросила она.

Я опустила голову и увидела на полу у своих ног груду фоторамок с битыми стеклами, откуда на меня смотрели улыбающиеся лица Карен.

Должно быть, я все-таки заснула. Помню, что легла и уткнулась лицом в подушку Майка, которая пахла его лосьоном после бритья, а когда открыла глаза, было совсем светло. Будильник — его будильник — показывал, что уже почти полдень. Двое детей, полный дом гостей, а я на несколько часов выпала из жизни.

— Тебе получше? — Джоди показалась на пороге. В полосатом пуловере, джинсах и уггах с пятнами от травы.

Вчерашняя жара спала, и воздух на улице стал прохладным.

Я с трудом поднялась.

— Джоди, прости меня, вы же без завтрака…

— Мы нашли что поесть. Не беспокойся о нас, пожалуйста. Мы уезжаем, не будем тебе мешать. Каллум только душ примет, а то у него ужасно болит голова.

— Но…

Я подумала, что, вполне возможно, уезжать им нельзя. И если сейчас выходные закончатся таким образом, мы будем обречены вечно жить в этом кошмаре.

— Полиция нас допросила. Правда, не сильно мы помогли… — Она замолчала, потом добавила: — Прости. Я не могу поверить, что все это происходит на самом деле.

Во рту было сухо и кисло.

— Я тоже. Какая-то неправда. Возможно, чужой мужчина проник в сад из леса… Было темно, Карен не удалось рассмотреть его как следует…

Джоди ничего не ответила, но подошла и села на край постели. На лице ее читалось сочувствие. Мы никогда не были близки по-настоящему. Несмотря на долгие годы знакомства, я очень мало о ней знала. Например, мне было ничего не известно о ее родителях, я даже не помнила, есть ли у нее братья или сестры. Вдвоем мы с ней никуда не ходили. С университета так сложилось, что с нами всегда была Карен, закатывающая глаза за спиной у Джоди, потому что та везде таскала за собой Каллума.

Я подумала о Карен. Где она сейчас? Лежит, скорчившись, в стерильном кабинете, пока судмедэксперты ковыряются у нее внутри и делают анализы? Неужели у нее стал такой же затравленный взгляд, как у женщин в нашем приюте? Я должна быть с ней. Но… Как же отнестись к тому, что рассказал мне Майк?

— Я не знаю, что делать, — призналась я Джоди.