— Пока не очень уверен, расскажу в следующий раз.

— Не будет ли кто-нибудь из вас любезен сообщить мне, — прорычал Джордж, — какого х… — Он умолк и взял себя в руки. — Прошу прощения, — заговорил он вновь. — По-моему, я не вполне слежу за ходом вашей мысли, господа.

— Джерсийский Зверь, — пояснил Сэм. — Ну, знаете, тот малый, что десяток лет терроризировал Остров. Забирался к детишкам в спальни, утаскивал их через окно и творил с ними всякие странности в полях — очень мерзкие далеко не всегда, — а потом укладывал их обратно в постельки. Полиция считает, что подобных нападений было свыше сотни, но, естественно, о большинстве не сообщали — по причинам, которые вы, я думаю, э-э, оцените по достоинству. Он носил резиновую маску, многие жертвы припоминали странный запах, а одежда у него была весьма причудливая, вся утыкана гвоздями. Незадолго до того, как вы сюда переехали, поймали субъекта по фамилии Пэйснел, и он сейчас отбывает тридцать лет, заслуженно или же нет[35].

— Не хотелось бы мне оказаться на его месте, — вмешался я. — Уголовники до безумия сентиментальны, и с насильниками детей творят истинные зверства. Заставляют их петь альтом, если вы меня понимаете.

— Да. Осмелюсь подтвердить. У самого опыта в этой области нет. Верю вам на слово.

Гораздо дешевле обычного Сэмова «бадинажа»[36]; я сделал себе мысленную зарубку проследить, чтобы он за это пострадал. Вообще-то я малый не мстительный, но не могу же я позволить друзьям отпускать скверные остроты за мой счет, правда? Это вопрос качества жизни.

— Что интересно, — продолжал Сэм, пока я раздраженно жевал свою селезенку, — Пэйснел все время твердил, будто «все это к чему-то относится», но не желал говорить, к чему именно, а когда его арестовали, утверждал, что должен встретиться с «некими людьми», но не признавался, с кем.

— Совершенно очевидно, — сказал Джордж. — Голодранец был ведьмой или колдуном. Теперь я припоминаю. Водопроводчик мне рассказывал, когда заявился пьяный после Рождества. Похоже, это делал вовсе не тот Пэйснел, все местные знают, кто это был, включая почти всю Почетную Полицию… Или он сказал, что Пэйснел был одним из многих?

— Еще раз тот напев, — пробормотал Сэм. — Он словно замер…[37]

— Вполне. А у Пэйснела имелась тайная комнатка, нет? — с глиняной лягушкой или жабой, и это, в свою очередь, тоже «к чему-то относилось». А в машине, в которой его замели, висело папистское распятие с Вербного воскресенья, и, говорят, он орал благим матом, когда его попросили к распятию прикоснуться.

— Околесица? — подсказал я.

— Не обязательно. Слишком много чудного повидал, чтобы эдак легко от, э, чудного отмахиваться.

— В Индии не иначе?

Он с подозрением зыркнул на меня.

— Да. — Лаконично. — Там, и не только. Что ж, не смею вас больше задерживать, ребята. Спасибо за помощь, большое.

Голод грыз меня, пока я ехал домой. В холодильнике ничего приветливого не нашлось — уж конечно, там не было половины холодной утки, но мне случилось знать, где Джок хранит свои «привилегии», и я мстительно поглотил целую банку икры (настоящей «Гросрибрест»; Джок крадет только лучшее, белужью и осетровую презирает) на горячем тосте, после чего оставил кухню в оглушительном беспорядке. Намеренно.

Наверху Иоанна, похоже, спала, и я благодарно проскользнул в постель, аки тать в нощи.

— Попался! — торжествующе возопила она.

— Помилосердуй, иначе я запою альтом.

— Ты где был, мой непослушный жеребчик?