Проблемы, причем очень даже интересные, начались буквально через несколько часов, когда я согласно инструкции доложил в центр о выполнении работы. Языком Эзопа, по навороченному телефону, стоящему столько же, сколько не самая скромная квартира, расположенная в пригороде Парижа.

Руководство распорядилось передать изделие сегодня же.

– Через тайник? – уточнил я.

– Лично, – последовал ответ. – Человек уже выехал, будет в стране ближе к вечеру.

Я, мягко говоря, обалдел, тут же затребовал подтверждение и немедленно его получил. Да, все именно так, личная встреча.

– Не понимаю, – взбрыкнул я.

– Исполнять! – последовал жесткий приказ.

– Есть! – по-военному четко ответил я и пошел со злости выпивать.

Но на полдороге передумал, принялся усиленно морщить репу и напрягать серое вещество.

Почему, спрашиваете, я так удивился? Подумаешь, проблема. Пересекся в указанном месте, произнес фразу типа: «У вас продается кровать эпохи Карла Шестого Красивого?» – выдуманную умниками из центра, услышал в ответ подобную же ахинею. Мол, кровать уже продана, остался только жидкий стул Марии Стюарт. Передал сигару с флешкой и пошел себе с песней дальше по жизни. Всего-то и делов.

Не сходится. Я который уже год состою в нелегалах ГРУ, что означает всего-навсего то, что меня как бы нет в природе. Ни в каком виде.

В штате родного учреждения я тоже не числюсь. Не хожу по утрам в контору, не просиживаю штаны с девяти до восемнадцати в кабинете с табличкой «Душегубы» на двери, не посещаю в обеденный перерыв служебную столовую, не вступаю в личные контакты с сослуживцами. Вообще ни с кем не общаюсь, не считая Константина Павловича, шефа и престарелого опера Георгия Михайловича.

Моя последняя встреча с командиром имела место более года назад, еще до того, как мне сделали пластическую операцию. С Михалычем, как я его называю, коллегой и наставником, вижусь чуть чаще, но не более трех раз в год. Нам иногда приходится работать вместе.

Кстати, я тут же и позвонил ему. Мне очень хотелось узнать, что ворчливый старик думает по этому поводу. Но поговорить не получилось. Его телефон молчал, как рыба налим под корягой.

Я зашел в полупустой бар, заказал крепкий кофе, ополовинил чашку, закурил и принялся грустить по себе, любимому. Судя по выбору места и времени встречи, центр принял нелегкое, но единственно верное решение: списать меня, к чертовой матери, на боевые потери. Без выходного пособия.

Почему я так решил? А что вы сами подумали бы, если бы кто-то пригласил вас обсудить наболевшие деловые вопросы в полночь на кладбище, а?

Мне было назначено рандеву в половине первого ночи на территории промышленной зоны, давно заброшенной и расположенной в восточной части Парижа. Здесь такие дивные уголки тоже встречаются. Милое, доложу вам, местечко. Тихое, особенно ночью. Очень удобное для того, чтобы без помех разобраться с кем надо, а потом прикопать безжизненное тело в тамошней землице. Можно присобачить груз к ногам покойника и отправить его принимать водные процедуры в мутную речушку с труднопроизносимым названием, протекающую неподалеку. Грустно, девицы.

Я залпом допил кофе, бросил на столик несколько мелких монет, встал и направился к выходу.

Заслуженный специалист узкого профиля Михалыч крепко вбил мне в голову, что если возникают проблемы, то сразу же убегать от них не имеет смысла. Сначала надо разобраться в сути дела и только потом вставать на лыжи либо попытаться решить спорные вопросы. По мере поступления таковых. Значит, пойдем в указанное место, встретимся и определимся по ходу, как жить дальше.

Мы славно встретились и странно разошлись.