«Членам Центрального Комитета розданы все материалы следствия. Мне кажется, что с правыми пора кончить. Все пути и возможности испробованы, все доказательства налицо, и пленум Центрального Комитета обязан сказать то, что думает каждый сознательный рабочий нашей страны, пленум Центрального Комитета обязан сделать то, чего требует от него партия. Наступило, кажется мне, время, когда Рыкова, Бухарина и других правых пора уже перестать называть товарищами. Люди, которые занесли руку на нашу партию, занесли руку на руководство нашей партии, люди, которые подняли руку на т. Сталина, не могут быть нашими товарищами. Это есть враги, и мы с ними должны поступить так же, как с любым врагом. Нужно исключить Бухарина и Рыкова из состава Центрального Комитета и из партии, немедленно арестовать и вести процесс, как над людьми, ведущими враждебную работу против социалистической страны.»

За этой пафосной речью скрывался страх разоблачения, ведь Косарев сам был заговорщиком. Далее долго выступал Молотов. Он избегал чрезмерно гневных выпадов, утверждая, что правые отошли от большевизма и вступили на путь борьбы с партией. Он указал на абсурдность их линии защиты: «Вот их тактика – Бухарина и Рыкова. Это тактика людей, которые говорят: те, которые еще не разоблачены – не раскрывайте себя, те, которые подкапываются и ведут борьбу против партии – ведите ее дальше, мы с вами, мы не сдаемся, мы будем все отрицать. Бухарин и письменно, и здесь на пленуме говорил: будет миллион показаний, а я их не признаю, все, что угодно говорите, я буду все отрицать. И Рыков, видя, что это уж чересчур безнадежная позиция, держится на этой же позиции, но с оговорочками, кое-что он тут признал, так как будет явно глупо отрицать. В то же время он известные оттенки допускает в отношении Бухарина, чтобы не быть копией его поведения. Но поведение обоих – это есть поведение не только не разоружившихся врагов, которыми они были в течение последних лет, но это поведение людей, продолжающих борьбу против нашей партии, пытающихся удержать свои кадры, кое-кого из колеблющихся смутить, кое на кого повлиять и максимально выдержать линию, которая направлена против ЦК, против советской власти, из того, что они делали за последние годы.»

Молотов вспоминал, кем был Бухарин раньше, что до революции он вовсе был почти анархистом, затем напомнил, как Бухарин с Троцким разжигал борьбу против Ленина в 1920-21 гг., а потом интриговал уже против Сталина. Наконец он говорил, что такое их правый уклон: « Я не буду теперь говорить о том, что такое был правый уклон. Вы все это знаете великолепно. Знаете, что это была линия против социалистической индустриализации, против коллективизации сельского хозяйства, это была линия на буржуазно-демократический уклон, на сдачу позиций социализма в пользу кулака и капитализма. На власть буржуазии и на реставрацию капитализма. Это партией было достаточно разоблачено. И в 1930 г. Бухарин, Рыков, Томский сделали соответствующее заявление о признании своих ошибок. Но теперь, как мы видим, признание этих ошибок было сделано только для прикрытия своей дальнейшей борьбы против партии.» Потом он много говорил о деталях обвинений, что слишком много фактов против Бухарина.

Молотов говорил, что Бухарин много требует от партии, речь шла о доверии: «Идет процесс. Вся эта сволочь троцкисты дают показания, что они занимались террором, что они шли на это, раздевают себя на процессе. Указывают на Бухарина как на участника этих дел. Мы – Центральный Комитет – берем на себя политическую ответственность перед рабочим классом. Думаем: подождем, может быть Бухарин не на 100% виноват, давайте выясним дело. Оставляем его подпись на газете «Известия». Берем на себя известную моральную ответственность, защищая и оберегая его. А он в это время говорит: либо вы не верите в эти показания, т. е. значит понимает процесс как ложный процесс, либо вы трусы, которые не заслуживают уважения. Это за то, что мы пытаемся его выручить, как-нибудь последними средствами удержать его в глазах рабочих и вообще трудящихся. Это за то, что мы пытаемся его спасти. Бейте нас, ругайте за то, что мы чересчур терпеливы, но мы пытаемся выяснить дело.» Еще немного пройдясь по личности Бухарина он дал такую же негативную оценку Рыкову. 36 В конце он верно дал характеристику правых, сравнив их с социал-демократами. На этом утреннее заседание 25 февраля закончилось.

Разговор в перерыве

Во время перерывов, в кулуарах Свердловского зала Кремля делегаты пленума много общались друг с другом, там, в помещении Президиума Николай Ежов подошел к Роберту Эйхе. Сначала спросив о его здоровье, он перешел к теме колхозов. Эйхе сказал, что колхозы вроде крепнут, но это непрочно и недолго, они размываются. Это было продолжением явно анти-советского диалога осенью 1936 г., когда они подвергли критике колхозное строительство. После этого Ежов прямо спросил Эйхе: «Работу ведешь?» Тут Эйхе вспомнил об их прошлом диалоге, он понял, что Ежов прямо спрашивает об его преступной деятельности и замешкался с ответом. Тогда Ежов сказал, что знает от Косиора, что он (Эйхе) правый. С Косиором он был связан заговором с 1932 г., они координировали и информировали друг друга.

После этого Эйхе уже спокойно ответил Ежову: «Организация успешно проводила подрывную работу, но в связи с отдельными арестами участников, я опасаюсь больших провалов». Ежов дал ответное указание: «Работу надо и можно продолжать по прежним установкам, только теперь надо быть более осмотрительным, уйти глубже в подполье. Тебе нужно активно помочь органам НКВД отсечь хвосты скомпрометированных показаниями арестованных и другими следственными материалами. Этим ты сохранишь организацию и перед ЦК поднимешь свой авторитет, хотя тебе и теперь ЦК верит.» 31

Их диалог прервали вошедшие не названные члены Политбюро, не подозревавшие, что прямо у них под носом ведут переговоры два заговорщика. Из содержания ясно, что хотя позиции Эйхе были еще прочными, он не чувствовал себя в безопасности. Арестованные правые не давали на него показаний, потому что ежовские следователи в Москве прикрывали его, местное УНКВД по Запсибкраю во главе С.Мироновым тоже прикрывало головку ячейки правых в Сибири, даже местный прокурор Барков тоже был из правых. Однако никто не мог дать гарантию, что защита не треснет. Он знал, что на него может образоваться слишком много компромата, включая близкую связь с Бухариным. Позже супруга Бухарина Анна Ларина вспоминала вояже в Сибири в 1935 году:

«До поездки в Кузбасс и на Алтай и на обратном пути мы несколько дней жили у Эйхе, бывали у него на даче в окрестностях Новосибирска и на городской квартире. Судьба еще в 20-е годы забросила известного латышского революционера в Сибирь. Во время нашего пребывания там он был секретарем Запсибкрайкома и кандидатом в члены Политбюро.….Но в дни нашего пребывания в Новосибирске Николай Иванович, бывший не раз в оппозиции, не казался еще Эйхе страшным. Эйхе ездил с нами по городу, показывал новостройки – Красный проспект, центральную улицу города с большими многоэтажными современными зданиями. Мы вместе с Эйхе взбирались на плоскую крышу еще не достроенного Театра оперы и балета, откуда был виден Новосибирск. Эйхе предоставил в распоряжение Н.И. отдельный салон-вагон, от чего Н.И. упорно, но тщетно отказывался; таким вагоном он не пользовался и в бытность свою в Политбюро, считая это излишней роскошью. Эйхе убедил Н.И., что, совершая поездку в отдельном вагоне, мы никого не будем стеснять. С квартирами в то время было очень трудно, и мы действительно во время пребывания в Кузбассе жили в вагоне, стоявшем в тупике железнодорожной станции.»32

Почти нет вероятности, чтобы Эйхе и Бухарин не знали друг о друге, как о членах заговорщической организации. Конечно же, Анна Ларина никак не упоминает об этом, дабы не никто не знал правды об ее «святом» супруге. Она могла бы многое рассказать об Эйхе, если конечно ее в детали посвящал Николай Иванович. Например, о работе Эйхе на Германию. В 1930-е годы СССР был относительно открытым государством, на территории страны было много офисов иностранных фирм и дипломатических представительств иностранных государств. Германия имела на территории СССР около 15 консульств, чье существование регулировалось договорами 1922 и 1925 гг., все они были шпионскими гнездами немецкой разведки, одно из них было в Новосибирске. Немецкие представители наладили контакт с Эйхе, он катался на охоте с консулом Гросскопфом, где легко мог не вызывая подозрений договариваться о чем угодно. При Эйхе местная пресса была весьма нейтральна к германскому нацизму. Его во время этого видел командующий войсками Сибирского военного округа Ян Гайлит. 33Но опасаться Эйхе было нечего, пока что. Латыш Гайлит был членом латышской национальной организации, которой управлял другой латыш Эйхе. Да, с шпионажем в те времена фактически не боролись, хотя периодически ОГПУ-НКВД пыталось оказывать давление на консульство. Слежка, допросы советских работников консульства и прочее, однако похоже чекисты лишь собирали компромат. Периодически арестовывали мелких сошек, но не более.

Таким человеком был Роберт Эйхе, крайне опасным заговорщиком. В блок право-троцкистов входило много людей, но Эйхе выделялся среди большинства: правый, латышский националист, германский шпион, насквозь лживый и лицемерный тип.

Вечернее заседание 25 февраля

После перерыва пленум продолжили поочередно: 1-й секретарь Башкирского обкома Яков Быкин, также правый заговорщик и башкирский националист, затем лоялист Михаил Калинин. Оба они также осудили правых, Бухарина, Рыкова, не добавив ничего конкретно нового, а затем выступил Генрих Ягода, некогда один из самых опасных заговорщиков, защитник правых. Теперь же он терял былое влияние и сам попал в опасное положение. Он тоже выступил с осуждением, стремясь хоть как-то от них дистанцироваться. Он рассказал, что Рыков занимался вредительством в наркомате связи. Он прямо сказал об них, как о врагах: « Рыков в Наркомате связи работал, как враг. Он не просто, как многие думают, отсиживался в Наркомате связи, ожидая, пока организованные им люди будут делать попытки свержения советской власти. Он сам, лично, занимался вредительством и несомненно имел в связи свою организацию. Это дело следственные органы доведут до конца и расследуют и эту часть его деятельности. Я уверен, товарищи, в том, что они здесь пытаются отрицать свою безусловную вину, думая, что их маневр не разоблачат.

Тов. Молотов вскрыл и разоблачил их маневры, которые сводились к тому, чтобы дать сигнал оставшимся на воле своим соучастникам контрреволюционных дел к продолжению борьбы с партией. Вам, Бухарин, Рыков, осталось не более двух минут для того, чтобы понять, что вы разоблачены и что для вас единственным выходом является сейчас здесь, на пленуме, подробно рассказать о всей вашей преступной террористической работе против партии. Но вам это сделать невозможно потому, что вы и сейчас ведете борьбу, оставаясь врагами партии.»

Следом выступил Влас Чубарь, заместитель председателя СНК СССР, зам. Председателя СТО, одновременно украинский националист, правый заговорщик и германский шпион, который, кстати лечился в той же больнице в Вене, где был завербован Николай Ежов. Скорее всего, и самого Чубаря подцепили там же.34 С свойственным ему лицемерием Чубарь жестко набросился на Бухарина, заявив даже так потетично: «Когда я читал записку Бухарина по поводу предъявленных ему обвинений, у меня было чувство такой гадливости, как будто бы вот перед глазами видишь змею, гадюку, это, наверное, каждый из вас, товарищи, ощущался первого и до последнего слова эта записка пропитана гнусными намеками и выпадами против ЦК, пропитана противопоставлением себя как стороны, себя как обиженного, угнетенного кем-то, и он всех рассказавших о его гнусных делах назвал клеветниками, утверждая, «что будет миллион показаний, а я все-таки не признаюсь».

Он долго говорил о фактах виновности правых, об их лжи, глупости и завершил требованием сулить их: «Расплачиваться за всю гнусную контрреволюционную работу им нужно сейчас. И тут правильно говорили товарищи, что вывод может быть единственный, они не только членами партии не могут считаться, но придется в борьбе за разоружение, за обезвреживание продолжить следствие и судить их. Ибо тактика, принятая Рыковым и Бухариным перед этим пленумом и продолжающаяся на этом пленуме, свидетельствует воочию о нежелании разоружиться, о нежелании выдать свои щупальцы и помочь партии и советской власти искоренить остатки контрреволюционных групп. Без искоренения этих шпионско-диверсионных щупальцев в кратчайший срок придется многое терять в нашей стране в момент военного нападения фашизма, а мы терять не хотим. То, что в лице троцкистов, зиновьевцев, правых фашизм нашел верных агентов, помощников в борьбе с СССР, требует ликвидации в кратчайший срок всех остатков двурушников. Для выявления этих корешков контрреволюционных организаций правых должны быть использованы все средства.»

Далее выступал 2-й секретарь Ленинградского горкома ВКП (б) Александр Угаров, один из правых в северной столице, приговоривших к смерти Кирова, к которому он был весьма близок. После его долгого обличения своих же подельников, он передал эстафету другому своему подельнику, Ивану Жукову, это был нарком местной промышленности РСФСР. Он большую часть речи посвятил эпизодам вредительства, в частности в наркомсвязи, где Жуков ранее работал. Он говорил, что надо дальше вскрывать гнезда врагов и на этом прокололся, когда упомянул Закавказье и решил атаковать лояльного Сталину Лаврентия Берию:

«Жуков. И я думаю, что для того, чтобы по-настоящему раскопать все эти контрреволюционные гнезда, нужно будет еще много поработать, в том числе и у вас, т. Берия, в Закавказье.

Берия. С вашей помощью.

Жуков. Нет, не благодаря вашей помощи, а благодаря некоторому вашему противодействию. И у вас есть, т. Берия, много нехорошего.