– Дело говорит. Толковый мужик.

Мужчина с обветренным загорелым лицом кивнул.

– Я не собираюсь, как пчела, таскать мед в соты для пасечника, – проговорил Усаков.

– Пошел вон! – крикнула из толпы какая-то женщина, Андрей подозревал, что у нее есть личные причины для ненависти.

Но если разобраться, Усаков нужен, никто не станет от него избавляться, потому что не каждый согласится выполнять грязную работу. Например, расстреливать мутантов, которые еще минуту назад были боевыми товарищами. Или решать, кому умереть, а кому жить дальше. Он нужен, как нужен шакал, который контролирует численность травоядных, отсеивает слабых и больных.

– Господа, – пророкотал генерал. – Вы не на базаре, давайте уважать друг друга.

Оплеванный, посрамленный Усаков остался стоять по левую руку от генерала. Он старался сохранять невозмутимость, но смотрел себе под ноги, а не в глаза людям. Его страшные женщины замерли, как суслики, сложив лапки в молитве.

Значит, с курсом определились: сохранять наследие предков в надежде, что кто-то будет жить долго, вирус в нем не разовьется, с чистыми не враждовать, вернуть оружие гражданским. Все хорошо, если генерал сдержит слово, а если нет…

Пожелав всем приятного вечера, Каневский удалился. Народ расходиться не спешил, все приглядывались друг к другу, но заговорить не решались. Женщин и девушек было подавляющее большинство. Усаков, видно, что любитель этого дела, захлебывался слюной, а толстая и бесформенная крутились вокруг него, как бездомные собаки возле работника столовой.

Вспомнилась прошлогодняя хохма: «Давайте поговорим о страшненьких… Страшненькая никогда не откажется пойти за второй, потому что это в ее же интересах». И вряд ли когда-нибудь бросит. Значит, Усаков к тому же очень закомплексованный тип, с ним надо поосторожней.

Рассекая толпу, приближался Макс, девушки поглядывали на него с интересом, но ему было не до того. Он зевнул и сказал:

– Ну что, идем домой? Разговор есть.

– Я познакомился с парнями, которым можно доверять, – говорил Макс, разливая по рюмкам джин. Таня разбавляла его тоником, который взяли в еще не разграбленном поселковом магазине. – Если жареным запахнет, они предупредят.

Сидели на кожаном диване, Андрей в середине, справа – Макс, слева – поджавшая ноги Таня. Закусывали копченой колбасой из магазина и хлебом, который дали в школьной столовой. Вечерело, небо наливалось синевой, и Андрей поставил в пустой граненый стакан свечу, рядом положил зажигалку.

– Предлагаю не пороть горячку, – сказал Андрей, – завтра напроситься на общественно-полезные работы, посмотреть, где стоит охрана и складируется оружие, как лучше уходить, где добывать транспорт.

Макс кивнул:

– Ты прав. Ты будто из моей юности, сейчас таких мало, уж не сочти за лесть, сплошные интернет-воины. Они, наверное, скончались от ломок без Сети.

– Просто мама у меня уже в возрасте, вся больная, она меня в сорок три родила, вот и пришлось самому пробиваться. С четырнадцати лет работаю: то винду кому установлю, то на стройке помогу. Меня самого ломает без Инета, чего-то не хватает, мозги занять нечем.

Когда он смолк, все опустили глаза, и Таня, едва сдерживая слезы, подняла стакан:

– Давайте – за тех, кто не выжил. И чтоб подольше оставаться людьми.