– Я тебе кое-что принес.
Майкл достал из пакета, который держал в руке, коробку в подарочной упаковке. Когда мать даже не пошевелилась, чтобы ее взять, он сам открыл коробку и показал Глэдис блузку ее любимого лавандового цвета. Затем протянул ей подарок, но она не собиралась его брать. Так происходило всякий раз, когда Майкл приезжал ее навестить. Она редко с ним разговаривала, всегда была в мрачном настроении и вообще не желала принимать подарки. Он множество раз пытался втянуть ее в разговор, но Глэдис, как правило, молчала.
Майкл откинулся на спинку стула и вздохнул. Он рассказал отцу о том, что мать категорически отказывается иметь с ним что-то общее, но его старик не мог ничего с этим поделать. Сейчас никому было не дано управлять тем, с кем Глэдис вела себя доброжелательно, а с кем нет. Майкл стал реже приезжать, попробовал поговорить с братом, но Джон не пожелал это обсуждать. Майкл знал, что их мать ведет себя с Джоном совсем иначе. Для нее он был золотым мальчиком. Майкла Фиске могли избрать президентом Соединенных Штатов или дать ему Нобелевскую премию, но в глазах матери он будет продолжать оставаться вторым после брата. Майкл оставил блузку на столе, быстро поцеловал мать и ушел.
Выйдя из дома престарелых, он обнаружил, что пошел дождь, запахнул поплотнее плащ и поспешил к машине. Впереди его ждала очень долгая дорога. Визит к матери стал не единственной причиной, по которой Майкл поехал на юг, и сейчас он направлялся в Юго-Западную Вирджинию, в Форт-Джексон, чтобы встретиться с Руфусом Хармсом. Несколько мгновений Майкл колебался, раздумывая, не заехать ли ему к брату, поскольку Джон так и не перезвонил. Впрочем, его это не удивило. Однако путешествие, в которое он собирался отправиться, было довольно рискованным, и Майкл не возражал бы против совета и, возможно, присутствия брата. Но потом он покачал головой, сказав себе, что Джон Фиске – очень занятой адвокат, и ему некогда носиться по округу в погоне за дикими теориями своего младшего брата. Майкл решил, что должен все сделать сам.
Элизабет Найт как всегда поднялась рано, сделала на полу несколько упражнений на растяжку, затем отправилась на беговую дорожку, стоявшую в свободной спальне их с сенатором Джорданом Найтом дома в Уотергейте. Затем приняла душ, оделась, приготовила кофе и тосты и стала просматривать стенограммы, чтобы подготовиться к прениям на следующей неделе. Поскольку была пятница, судьи потратят часть дня на заседание, где проголосуют по делам, которые уже слушали. Рэмси проводил их по жесткому расписанию, и, к сожалению для Элизабет, дебатов на таких встречах почти не было. Рэмси суммировал основные детали каждого дела, устно высказывал свое мнение и ждал, когда остальные последуют его примеру. Если верховный судья оказывался в большинстве – как в основном и бывало, – он подводил итог. В противном случае это делал самый старший член суда среди большинства, обычно Мёрфи – будучи идеологическими противниками, они с Рэмси редко голосовали одинаково.
Допивая кофе, Элизабет вдруг вспомнила свои первые три года в Верховном суде. На самом деле она будто попала в настоящий водоворот. Из-за половой принадлежности Элизабет Найт автоматически считали не только защитницей прав слабого пола, но и всех идей, которые обычно поддерживает большинство женщин. Найт знала, что никто не считал подобные взгляды стереотипом, хотя они как раз являлись явной формой узкого мышления. Она была судьей, а не политиком, и изучала каждое дело отдельно, как и во времена своей работы судьей первой инстанции.
И, тем не менее, даже ей пришлось признать, что Верховный суд отличается от всех остальных. Его решения имели огромное значение и далеко идущие последствия; часто судьям приходилось выходить за рамки дела, которое они рассматривали, чтобы понять, какое влияние на остальной мир окажет их решение. И это стало для Найт самым трудным.
Она окинула взглядом свою роскошную квартиру и подумала, что у них с мужем прекрасная жизнь. Их регулярно называли парой номер один, работающей во властных структурах столицы, – и в определенном смысле так и было. Она несла эту мантию с достоинством, хотя и сражалась с одиночеством, выпадающим на долю всех судей. Когда ты становишься членом Верховного суда, друзья перестают звонить, люди начинают иначе вести себя с тобой, они осторожны и следят за тем, что говорят в твоем присутствии. Найт всегда была открытой и общительной, но сейчас все изменилось, и она цеплялась за профессиональную жизнь мужа, чтобы хоть как-то ослабить влияние столь резкой перемены. Иногда Элизабет чувствовала себя монахиней, окруженной восемью мужчинами-монахами, ее спутниками до конца жизни.
Словно в ответ на ее мысли, к ней сзади подошел Джордан Найт, все еще в пижаме, и обнял ее.
– Знаешь, нет такого правила, чтобы каждый день вставать ни свет ни заря. Понежиться в теплой постели очень полезно для души, – сказал он.
Она поцеловала его руку и обернулась, чтобы обнять в ответ.
– Что-то я не заметила, чтобы вы любили поваляться в кровати, сенатор.
– Думаю, нам обоим следует сделать над собой усилие и научиться. Кто знает, к чему это может привести? Я слышал, что секс является лучшей защитой от старения…
Джордан Найт был высоким, крепкого телосложения мужчиной, с седыми волосами, которых осталось уже не так много, как раньше, и лицом, изборожденным морщинами. По весьма несправедливым представлениям мира о мужской и женской красоте он считался весьма привлекательным даже с несколькими дополнительными морщинами и лишними фунтами. Джордан Найт великолепно выглядел на страницах «Пост», местных журналов и в телевизионных ток-шоу, где самые опытные политические эксперты пасовали перед его умом, знаниями и остроумием.
– У тебя иногда возникают такие интересные идеи…
Он налил себе кофе, а Элизабет вернулась к своим бумагам.
– Рэмси продолжает тебя воспитывать, чтобы превратить в верного представителя своего лагеря?
– Да уж, нажимает на все нужные кнопки, говорит правильные вещи… Однако, боюсь, некоторые из моих недавних поступков его разочаровали.
– Иди своей дорогой, Бет, как делала всегда. Ты умнее их всех. Знаешь что, я считаю, ты должна стать верховным судьей.
Она обняла его за могучие плечи.