Книги

Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского

22
18
20
22
24
26
28
30

В стихотворении «П. Г. Антокольскому» (1968) Я. Смеляков писал:

Вас за столиком двое: весела и бледна, сидя рядом с тобою, быстро курит жена. Эти бабы России возле нас, там и тут, службу, как часовые, не сменяясь, несут. Не от шалого счастья, не от глупых услад, а от бед и напастей нас они хоронят.

Воистину так!

Всю свою жизнь Зоя Бажанова несла нелегкую службу возле Павла Антокольского, храня его от всяческих напастей и бед.

При этом она всю жизнь трудилась — была актрисой, театральным режиссером и педагогом, потом надолго — до конца своих дней — увлеклась деревянной скульптурой.

Выбрав в лесу причудливые березовые ветки или можжевеловые корни, она несколькими прикосновениями пилы и перочинного ножа превращала их в леших, в зверей и птиц. С годами ее искусство усложнялось и крепло. На ее столе появились разного вида стамески, рашпили, даже хирургические ланцеты. В доме на Красной Пахре одна за другой вырастали сложные скульптурные композиции — Гулливер, пушкинские бесы, Макбет среди ведьм...

Во всем, что делала Зоя Константиновна, сказывалась ее разнообразная одаренность.

И вот 31 декабря 1968 года, за несколько часов до традиционной встречи за новогодним столом, я прихожу на улицу Щукина, где уже нет Зои Бажановой. Антокольский не один: как и четверть века назад, когда погиб Володя, его окружают верные друзья.

А 3 января 1969 года на занесенном снегом кладбище в Вострякове мы хороним Зою Константиновну Бажанову.

После похорон мы едем на улицу Щукина, в Дом Друзей.

Совсем поздно, когда уже время расходиться, поэты вполголоса читают стихи. Здесь, в доме поэзии, где хозяйкой более сорока лет была Зоя Бажанова, всегда читались стихи. Читаются они и на этот раз, как если бы Зоя Константиновна была жива.

А еще через несколько дней я узнаю, что вечером 31 декабря, после того, как мы расходимся по домам, чтобы встретить наступающий год, Антокольский садится за письменный стол.

Как и четверть века назад, когда погиб его единственный сын, поэт ищет поддержки и спасения у той, кому он самоотверженно служил более полувека, во имя кого жил, о ком не переставал думать даже во сне, — у Поэзии.

Только Поэзия может сделать то, на что не способны самые близкие и преданные люди: воскресить ушедшего человека. И поэт обращается к Поэзии.

Все кончено. И нет конца — концу И нет начала нашему началу...

Останутся ли эти строки в поэме, которую он напишет, не может не написать?

Неизвестно.

Может быть, на смену им придут другие, глубже выражающие все то, чем полнится его душа.

Может быть.

Но если сейчас рождаются эти строки, пусть будут и они, пусть одна за другой ложатся на бумагу, пусть длится новогодняя ночь, первая новогодняя ночь без той, чей образ обязаны воссоздать слова, теснящиеся в душе.

Возлюбленная! Жизнь моя! Жена! Ты с юных дней была такого склада, Так слажена, так стройно сложена, Так лишена сама с собой разлада, Что в эту ночь у нас обоих есть Один просвет, глазам открытый настежь: ВСЕ ВИДЕТЬ. ВСЕ СКАЗАТЬ. ВСЕ ПЕРЕНЕСТЬ[5]. А ты во мгле ничем себя не застишь. Наоборот! В порыве доброты, Раздвинув черный купол мирозданья, Одной улыбкой превращаешь ты В рабочую страду — само страданье.

За окном начинает светлеть. Возникает то странное реяние, которое он описал в одном из рассказов о Пушкине. Комната, как в молодости, полна табачного дыма. Поэт устало откидывается на спинку стула, встает, прохаживается взад-вперед, подходит к окну.

Через несколько часов начнется поздний зимний рассвет, наступит первый день нового года.