– Это не истерика, папа. – Элса знала, что все кончено. Ей не выиграть в этой борьбе. Она должна оставаться тихой и невидимой для всего мира. – Со мной все в порядке. Я пойду наверх.
Она отвернулась. Момент уже миновал, и на нее никто не смотрел. Она будто исчезла из комнаты – в своей обычной манере как бы растворяться в воздухе.
Лучше бы она никогда не читала «Век невинности». Что хорошего вышло из всего этого толком не высказанного желания? Она никогда не влюбится, у нее никогда не будет детей.
Когда Элса поднималась по лестнице, снизу донеслась музыка. Включили новую виктролу.
Она остановилась.
Она решительно закрыла дверь в спальню, отрезая звуки с первого этажа. Там ее никто не ждет.
Элса посмотрела на свое отражение в зеркале над рукомойником. Словно чьи-то недобрые руки стянули ее бледное лицо к острому подбородку. Длинные и прямые светлые волосы совсем тонкие, как кукурузные рыльца, их невозможно уложить во вьющиеся локоны, как делают все девушки. Мать не позволила Элсе подстричься по моде, сказала, что короткими ее волосы будут выглядеть еще хуже. Все у Элсы бесцветное, полинявшее, выделялись только голубые глаза.
Она зажгла лампу, стоявшую на тумбочке возле кровати, и взяла один из романов, которыми наиболее дорожила.
«Мемуары женщины для утех».[3]
Забравшись в постель, Элса погрузилась в скандальную историю, и ее охватило пугающее, греховное желание ласкать себя, она едва не поддалась ему. Книга вызывала почти невыносимую боль – боль желания.
Она закрыла книгу, теперь еще сильнее чувствуя себя отверженной. Беспокойной. Неудовлетворенной.
Если она в ближайшее время не предпримет каких-то шагов, решительных шагов, ее будущее ничем не будет отличаться от настоящего. Она всю жизнь проведет в этом доме, и ее дни и ночи будет определять болезнь, которую она перенесла десять лет назад, и непривлекательность, которую она не в силах изменить. Она никогда не почувствует возбуждения от прикосновений мужчины, не познает удовольствия общей с мужчиной постели. Никогда не возьмет на руки своего ребенка. У нее никогда не будет собственного дома.
В ту ночь Элсу мучило желание. К утру она решила: нужно что-то сделать, чтобы изменить свою жизнь.
Но что?
Не каждая женщина красива, не каждую можно назвать хотя бы хорошенькой. И другие в детстве болели лихорадкой, но потом жили полной жизнью. Насколько она могла понять, все разговоры о том, что болезнь дала осложнение на сердце, – только предположения медиков. Сердце исправно билось и не давало поводов для беспокойства. Она должна верить, что ей хватит выдержки, хотя ей ни разу за эти годы не давали шанса испытать свою силу, выносливость. И откуда им всем знать? Ей не разрешали бегать, играть, танцевать. Она была вынуждена оставить школу в четырнадцать лет, поэтому у нее никогда не было кавалера. Бо́льшую часть жизни она провела в комнате, читая о вымышленных приключениях, придумывая истории, занимаясь самообразованием.
И для нее должны быть возможности, но где их найти?
Элса заправила постель, подошла к умывальнику, зачесала свои светлые, доходящие до талии волосы набок и заплела их, потом надела простое синее платье из крепа, шелковые чулки и черные туфли на каблуках. Шляпка-клош, лайковые перчатки и сумочка.
Она спустилась по лестнице, радуясь, что в этот ранний утренний час мать еще спит. Маме не нравилось, когда Элса, рискуя устать, выходила из дому, если речь не шла о воскресных службах; в таких случаях мама всегда просила прихожан помолиться за здоровье Элсы. Выпив кофе, Элса вышла на улицу, под яркое майское солнце.