– Убит?
Усы Манфреда презрительно натопорщились.
– Пф! Да разве можно убить нужного человека бомбой? Да-да, знаю, бывало… Но это до того неуклюжий, варварский способ… Это все равно что подрывать городскую стену, надеясь, что она рухнет и раздавит среди остальных и вашего врага.
Пуаккар, как обычно, не торопясь и вдумчиво прочитал телеграмму.
– Князь получил серьезные раны, а несостоявшийся убийца потерял руку, – процитировал он и неодобрительно скривил губы. Не знающие покоя руки Гонзалеса нервно сжались в кулаки и тут же разжались – у Леона это было явным признаком беспокойства.
– Я вижу, нашего друга, – улыбнувшись, Манфред кивнул в сторону Гонзалеса, – нашего друга мучает совесть, и…
– Всего-то один раз! – поспешно прервал его Леон. – И не по моей воле. Вы же это прекрасно знаете, Манфред, и вы Пуаккар, – Тери он не упомянул. – И вообще, я был против этого, помните? – Похоже, он хотел как можно скорее оправдаться в неком проступке. – Ведь ничего серьезного-то не было! Да и жил я в Мадриде, – торопливо продолжил он. – А тут ко мне являются эти люди, несколько рабочих с какого-то завода в Барселоне, и начинают рассказывать, что задумали. Я как услышал, что они разбираются в простейших законах химии, так у меня от ужаса глаза на лоб полезли. Ну я и расписал им все ингредиенты, пропорции и стал умолять – да-да, чуть ли не на коленях – использовать какой-нибудь другой метод. «Дети мои, – говорил я, – вы играете с тем, чего даже химики касаться боятся. Если ваш хозяин завода действительно плохой человек, конечно же, уничтожьте его, застрелите, дождитесь, когда он разомлевший будет выходить из ресторана, и суньте ему петицию… сначала правой… потом левой… Вот так! – Леон покачал кулаками и нанес пару ударов снизу вверх по воображаемому угнетателю. – Но они и слушать меня не стали.
Манфред потрогал стакан с кремовой жидкостью, который стоял перед ним, и, лукаво блеснув серыми глазами, кивнул.
– Помню… Погибло несколько человек, а на суде главным свидетелем и консультантом по взрывчатке выступал тот, для кого предназначалась бомба.
Тери покашлял, привлекая к себе внимание, и остальные трое с интересом посмотрели на него. В голосе Тери прорезывались нотки обиды.
– Я, конечно, не такой важный человек, как вы, сеньоры. Но вот я слушаю вас и половины из того, о чем вы говорите, не могу в толк взять… Вы говорите о правительствах, о королях, о законах, о причинах. Если кто-то делает плохо мне, я сношу ему череп… – Поколебавшись, он продолжил: – Не знаю, как это сказать… Но я имею в виду, что… Вы вот убиваете людей, не испытывая к ним ненависти, тех людей, которые лично вам ничего плохого не сделали. Не по мне это, и… – Он запнулся, словно собираясь с мыслями, потом сосредоточенно посмотрел на дорогу, покачал головой и погрузился в молчание.
Остальные некоторое время смотрели на него, потом переглянулись, и все трое улыбнулись. Манфред извлек из кармана увесистый портсигар, достал из него мятую сигарету, развернул ее, снова ловко свернул в аккуратную трубочку и зажег спичку о подошву ботинка.
– Привычный… вам… способ… дорогой Тери, – произнес он, закуривая, – довольно глуп. Вы убиваете ради выгоды, мы убиваем ради справедливости, и это отличает нас от остальных профессиональных убийц. Когда мы видим, что злой человек несправедливо притесняет других, когда видим, что творится зло против Господа Бога, – Тери перекрестился, – и человека, и знаем, что по человеческим законам творец зла может избежать кары… Тогда караем мы.
– Вот что я вам скажу, – заговорил молчаливый Пуаккар. – Когда-то жила одна девушка, молодая и красивая, вон там… – он уверенно махнул рукой на север. – И был один священник, который… Священник, понимаете… А родители закрыли на это глаза, потому что такое часто происходит… Но девушка после того не чувствовала ничего, кроме стыда и отвращения. Она отказалась прийти к нему снова, и он поймал ее и запер в каком-то доме… Через время она ему надоела, и он ее выпустил. Тогда-то я ее и нашел. Она для меня ничего не значила, но я сказал себе: «Закон не сможет наказать этого человека так, как он того заслуживает». И вот однажды ночью, надвинув шляпу на лоб, я наведался к этому священнику и сказал, что на дороге умирает человек. Он не захотел со мной ехать, но я добавил, что умирающий – известный богач. Тогда он сел на лошадь, которую я привел для него, и мы прискакали в маленький домик на горе… Когда мы зашли, я запер дверь, он обернулся… Ему было не выбраться, и он это знал. «Что вы собираетесь делать?» – спросил он, задыхаясь от страха. «Я собираюсь убить вас, сеньор», – ответил я, и он мне поверил. Я напомнил ему про девушку… Когда я двинулся к нему, он закричал, но это было бессмысленно. «Позвольте мне повидаться со священником», – взмолился он, и я протянул ему… зеркало.
Пуаккар замолчал, чтобы отпить кофе.
– На следующий день его нашли мертвым на дороге. И никаких следов, которые могли бы указать на то, как он умер, – просто добавил он.
– А как он умер? – подался вперед Тери, но Пуаккар лишь мрачно усмехнулся и промолчал.
Тери подозрительно насупил брови и обвел взглядом своих соседей.
– Есть правительство, а есть люди, о которых правительство никогда не слышало. Помните Гарсиа, Мануэля Гарсиа, предводителя карлистов?[1] Он сейчас в Англии (это единственная страна, где он может чувствовать себя в безопасности), и оттуда руководит движением здесь, великим движением. Вы понимаете, о чем я?
Тери кивнул.