Что ж, даже боксерской груше порой дают отдохнуть. Время от времени, обычно после того, как меня опять растерзали, наступает легкая передышка. Порой мне начинает казаться, что все не так уж плохо. Понимаете, после того как я скатился ниже некуда, я начинаю подниматься — даже взлетать. И, братцы, когда я на взлете, меня трудно остановить.

…На следующее утро Джойс встала раньше меня. Когда я оделся, она уже приготовила завтрак — хороший, ничего не скажешь. И ни слова не сказала о прошлой ночи. Мне стало тревожно из-за этого — тревожно и даже стыдно. Но Джойс ни звуком не напомнила о том, что вчера не все прошло гладко. Выходит, день с самого утра начался хорошо.

После похода за покупками у нее остались деньги, и она отдала их мне. Она то и дело нежно касалась меня, когда кормила завтраком; обняла и поцеловала, когда я собрался уходить.

— А ты ничего не заметил? — спросила она с улыбкой. — На мне домашнее платье, я уже причесалась и накрасилась и… Ты заметил?

Я хотел было сказать: «Ну и что? Может, мне теперь фейерверк на радостях устроить?» Но утро началось так удачно, что я не стал его портить.

— Черт подери, ты права — заметил. Отлично выглядишь, детка.

— Ты придешь домой сегодня вечером?

— Само собой. Почему бы нет? Почему бы мне не прийти домой?

— Я просто решила спросить. Надо ведь приготовить ужин к твоему приходу.

— Ты о чем-то задумалась? — спросил я. — Тебя что-то тревожит?

Она слегка побледнела, — видно, так на нее подействовал мой тон. Потом встала на цыпочки, снова поцеловала меня и со смехом ответила:

— Да. Ты. Я думаю о тебе. А теперь уходи, чтобы я могла похлопотать по хозяйству.

Я отправился в город. По дороге остановился и купил газету. Пару минут собирался с духом, чтобы найти эту историю и заставить себя ее прочитать.

Все нормально. Все отлично. Дело настолько очевидное, что даже не угодило на первые полосы. Заметку напечатали на третьей странице, и заняла она всего-то половину колонки.

Мона лежала в постели и спала, когда ее разбудили «звуки борьбы». Сначала она была «слишком напугана, чтобы пойти и выяснить, в чем дело», но в конце концов ей пришлось спуститься, когда после нескольких выстрелов воцарилась тишина… Племянница миссис Фаррел опознала в Хендриксоне поденщика, прежде работавшего на ее тетю. По ее словам, он уволился, пригрозив отомстить, после спора насчет его заработка. Как удалось установить полицейским, Хендриксон пришел в дом к миссис Фаррел поздно вечером, пьяный и озлобленный, и стал требовать выплаты денег, которые, по его мнению, ему причитались. Разгневанный отказом пожилой женщины, он избил ее до полусмерти и ограбил, после чего пустился в бегство. Миссис Фаррел сумела проследовать за ним к лестнице и застрелить его. Потом она упала и сломала шею, хотя, по всей видимости, в любом случае умерла бы от побоев…

«Полиция выяснила, что на счету у Хендриксона несколько арестов за пьянство, нарушение общественного порядка и драки. Он совсем недавно провел в тюрьме шесть месяцев за оскорбление офицера, сопровождавшего его в участок».

Вот примерно и все, по крайней мере самое важное. Мона рассказала им все, как я велел. И слава богу — никаких снимков. Напечатай они фотографию, где Мону было бы хорошо видно (на всякий случай я советовал ей закрыть лицо руками, притворившись, будто плачет), мне пришлось бы ответить на ряд вопросов. Стейплз опознал бы в ней ту самую девушку, что вызволила меня из тюрьмы, и, разумеется, его бы это заинтриговало. Он захотел бы узнать, кем прихожусь ей я, а она мне и где я был прошлой ночью во время убийств. И если бы я не смог ответить на его вопросы…

Но снимков не напечатали. Дело было слишком очевидным, а его фигуранты — слишком мелкой рыбешкой. Я заехал в магазин, чтобы отметиться. Потом отправился по своим привычным делам, а сам все размышлял, где бы спрятать деньги. Таскать их с собой было не с руки: тяжело, да и образцы плохо их прикрывали. Стоило приподнять несколько образцов — и вот они, денежки. Кто-нибудь случайно их заметит, и я не успею ничего поделать. Если Джойс приспичит достать из чемодана трусики или чулки… в общем, как ни крути, не стоит мне таскать деньги в чемодане с образцами.

Я соображал на этот счет все утро, в разъездах. Я нервничал и раздражался, пытаясь что-то придумать, и злился на себя за то, что ничего придумать не могу. Так ничего и не надумал. Пришли в голову пара мест, но хреновых. Во всяком случае, прятать деньги там было хуже (или мне так казалось), чем держать их при себе.

Сдать их в камеру хранения на вокзале? Ну, вы же сами знаете, какой там бардак. Эти парни всегда что-нибудь испортят, якобы случайно открыв багаж. Или выдадут ваш багаж кому-нибудь другому. Или при выдаче начнется какая-то путаница, и вам придется опознавать свои вещи… Сами знаете. Небось все время о таком слышите.