13

Кажется, денег она не увидела. Я, конечно, не мог знать наверняка, но крышка чемодана была поднята, так что вряд ли Джойс могла их увидеть.

Я небрежно опустил ее (крышку то есть) и закрыл чемодан с образцами.

Потом сказал:

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Я… — Ее глаза сверкнули, но она продолжала улыбаться. — У меня был ключ, Долли.

— Ах, у тебя был ключ? — воскликнул я. — А пяти центов у тебя не нашлось? Ты что, позвонить не могла?

— Прошу тебя, Долли. Мне и так тяжело, а ты делаешь еще больнее.

— А ты, значит, невинная овечка, да? — не унимался я. — Можно подумать, это не ты разнесла тут все вдребезги, прежде чем уйти. Не ты, что ли, испортила всю мою одежду до последнего носка? Не ты, что ли…

— Я знаю. Прости меня, пожалуйста, Долли. Но я все обдумала, и если ты только меня послушаешь…

— Ах послушать, да? Вот из-за того, что слушал бабенок вроде тебя, я и попал как кур в ощип. — Потом я пожал плечами и сказал: — Ладно, валяй. Я слушаю.

Я решил, что лучше ее выслушать. Кто знает, может, она все-таки видела эти деньги, да и в любом случае время для ссоры было неподходящее. Пару недель мне следовало сидеть тишком-молчком. Нервы у меня и так были на пределе, поэтому высовываться и нарываться на неприятности нельзя было никак.

Джойс смотрела на меня, не решаясь заговорить: возможно, внезапная перемена во мне показалась ей подозрительной.

Я сказал:

— Ну давай. Выкладывай. Садись, а я пока плесну нам выпить.

— Мне что-то не хочется пить. — Она покачала головой. — Кажется, ты изрядно прикладывался в последнее время, а, Долли? Я смотрю, тут кругом полно бутылок, и, похоже, ты ложился спать прямо в ботинках. И…

Я смотрел на нее. Ничего не говорил — только смотрел. Она тут же прекратила ныть и натянуто улыбнулась: