– Врешь! Этого не может быть. Я с ним недавно разговаривал. Позвонил, как только ты ушел из бара.

Вот в чем заключалась главная опасность импровизации. Ты не знаешь, в какой момент твоя история напорется на подводный камень в виде неизвестного тебе факта. Но Босх попытался выкрутиться:

– Конечно, ты с ним разговаривал. Но только он в тот момент был уже в наших руках. Тебе он сказал только то, что ему позволили. А потом опять запел, как птичка, выдавая нам с потрохами тебя, Косгроува, Брабанда… То есть Барабана. Ведь так вы, парни, звали его тогда?

По глазам Бэнкса было видно, что он окончательно купился на версию Босха. Кто-то же должен был сообщить ему о Барабане. Придумать такое невозможно.

Босх разыграл еще одну сценку, сделав вид, будто внимательно изучает лежавшие перед ним материалы дела, словно там имелось нечто, о чем он забыл упомянуть.

– Жаль мне тебя, Реджи. Когда дойдет до Большого жюри, суда, обвинений в убийстве, изнасиловании, преступном сговоре и так далее, на кого раскошелятся Косгроув и Брабанд, чтобы нанять лучших адвокатов, как ты думаешь? А кто станет защищать таких, как вы? Они все спишут на вас. Заявят, что это ты с Доулером и Хендерсоном совершил преступления. И кому поверят присяжные? Им или вам?

Бэнкс подался вперед, но наручники крепко удерживали его на месте, и он лишь поник головой, испуганный и покорный судьбе.

– Срок давности истек, – промямлил он. – Меня уже нельзя привлечь за сделанное на том корабле, а больше я ни в чем не виноват.

Босх усмехнулся. Его всегда поражала способность преступников либо отстраняться от содеянного, либо подводить под него рациональную базу.

– Ты ведь даже произнести этого не в состоянии, верно? «Сделанное на том корабле». Назовем вещи своими именами. Это было групповое изнасилование. Вы, парни, сексуально надругались над ней. И ты плохо разбираешься в законах. Заговор с целью сокрытия преступления является продолжением преступления и отменяет срок давности. Так что против тебя все еще можно выдвинуть обвинения, Бэнкс. А их выдвинут непременно.

Босх напирал, продолжая игру и фантазируя на ходу.

Впрочем, у него не было другого выхода. Чтобы добиться своего, ему требовалось окончательно запугать Бэнкса, заставить его говорить, пробудить желание дать показания против остальных. На самом деле все его страшилки про тюрьму и суд оставались до сей поры обычными пустышками. У Босха были пока всего лишь крупицы косвенных доказательств причастности Бэнкса и его сотоварищей к убийству Аннеке Йесперсен. Он не располагал ни свидетелями, ни стопроцентными уликами против них. Да, он разыскал орудие убийства, но не готов был вложить его в руку одному из этих мужчин. Да, в деле имелись материалы, доказывавшие соприкосновение жертвы с подозреваемыми во время войны в Заливе и годом позже в Лос-Анджелесе, но это не служило прямым подтверждением, что именно один из них расправился с ней. Босх прекрасно понимал, насколько всего этого недостаточно, и ни один самый неопытный заместитель районного прокурора в Лос-Анджелесе не пожелает стать обвинителем по такому делу. У Босха имелся единственный шанс – добиться признания от одного из заговорщиков. Обманом, заигрываниями, угрозами и чем угодно еще ему необходимо было сломать, расколоть Бэнкса и заставить рассказать о случившемся.

Бэнкс же продолжал мотать головой, но теперь с таким видом, словно пытался отогнать от себя какие-то мысли или картины, рисовавшиеся ему воображением. Как будто эти движения могли отогнать мрачную реальность.

– Нет, нет, приятель! Так нельзя. Ты должен мне помочь, – взмолился он. – Я расскажу тебе все как на духу, но ты должен меня вытащить. Пообещай мне это.

– Я не имею права давать тебе обещаний, Реджи, но готов замолвить за тебя словечко в офисе прокурора. И еще могу заверить, что в прокуратуре тщательно оберегают своих ключевых свидетелей. Но если ты хочешь попасть под надежную защиту, тебе лучше сейчас же мне открыться и рассказать все, что знаешь. Абсолютно все. И никакой лжи. Один раз соврешь, и все пойдет прахом. Мотать тебе тогда срок до конца своих дней.

Он дал Бэнксу время осознать услышанное, прежде чем продолжил. Босх понимал, что должен прямо здесь и сейчас получить неопровержимые доказательства против остальной четверки. Если шанс будет упущен, то уже навсегда.

– Итак, ты готов говорить? – спросил он после долгой паузы.

Бэнкс не слишком решительно, но кивнул.

– Да, готов, – ответил он.