– А лежит под тобой Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец “Проныра”. Усек? – Сморкалка кивнул. Кронштейн потребовал:

– Повтори!

– Пгоныга!

– Полностью!

– Иго Игегагоского Выгочегва Фгамагий Гагегоногец Пгоныга!

– За такое произношение с тебя заживо шкуру содрать мало, – поморщился механик, но затем поинтересовался:

– И чем знаменит Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец “Проныра”?

Сморкалка гулко сглотнул.

– А знаменит Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец “Проныра” водоизмещением. Он был самым большим дасбутом, пока не пошел в гноище, понял, чучело?

– Таг тогно!

– Боевая тревога! Дасбут к выходу в море приготовить! И что это по-твоему означает? – продолжил Кронштейн допрос с пристрастием. Но ответа дожидаться не стал. – А означает это, чучело, что Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец “Проныра” выдержит очень большое количество “глоток”. Очень. Сечешь?

– Сегу.

– Тогда режь, – пожал механик плечами.

Сворден отпустил Торпеду. Тот, отвесив Сморкалке оплеуху, мгновенно успокоился. Затем вместе с Двумя полосками ухватился за резак. Аппарат заурчал, погружаясь в корпус дабута. Сморкалка подтянул баллон с охладителем и принялся поливать раскаленную броню. Облака пара с шипением вырывались из отверстия.

– Пошли, – сказал Кронштейн Свордену. – В другом месте переберемся.

Через тамбур-шлюз они перешли в следующий отсек и спустились на среднюю палубу. Оттуда по узкому переходу переползли в другой дасбут.

– Подняться на перископную глубину! – командовал Кронштейн. – Приготовится к поднятию перископа! Включить аварийное освещение! – источник команд флотского устава казался неистощимым. Для Свордена это тоже оставалось загадкой – откуда тот их выуживал. Как болты.

Они продолжали погружаться. Отсек за отсеком, палуба за палубой, уровень за уровнем, “глотка” за “глоткой”. Мир, сотворенный из мириад отработавших свой ресурс “дасбутов”, все глубже заглатывал их. Кронштейн и Сворден шли бесконечными коридорами, открывая и закрывая люки, съезжали по перилам трапов, опускались по скобам и веревкам, шлепали по вонючим лужам гноища, в которых копошилась какая-то мерзость.

Редкие встречные неприветливо кивали и продолжали свои непонятные дела в синем полумраке аварийного освещения.

С какого-то момента тишина начала отступать. Кронштейн прекратил бормотать. В шумы работающих энергетических установок и пыхтящей гидравлики вплетались посторонние звуки. Гудели корпуса, сжимаемые тяжестью верхних наслоений, где все новые и новые дасбуты медленно погружались в вязкое вещество гноища. Скрежетали друг о друга обшивки лодок. Шуршали пузыри воздуха – последние выдохи раздавленных дасбутов.