— Я цел, — сообщил Носов. — Сумел в кресле удержаться.
— Михалыч? Ты как? — встревожено уточнил я, так и не дождавшись голоса третьего члена экипажа.
Мне никто не ответил, а через секунду Леша вскрикнул:
— Он ранен, без сознания! Лицо все в крови!
Этого еще только не хватало. Я попытался пробраться вперед, но было так тесно, что я при всем желании не втиснулся бы в носовую часть машины, пока кто-то из двоих, там находившихся, не освободил бы место.
— Открой передний люк! — приказал я Носову. — С той стороны зайду…
Едва я вылез наружу, мгновенно промок — дождь и не собирался заканчиваться, но сейчас это волновало меня в последнюю очередь. Ваня выбрался следом за мной, прикрыв командирский люк, и мы быстро спрыгнули на землю, обойдя машину сбоку.
Леха уже пытался приподнять Михалыча с его водительского кресла, но сил ему явно не хватало.
— Так, — оценил я обстановку, — давай ремни! Пропусти их у него под руками, и главное, голову ему придержи!
Тащить безвольное тело сквозь люк было сложно. Корякин все никак не приходил в себя. Окровавленный, бесчувственный, неподъемный он тяжелым кулем полулежал в кресле. Леша оплел его ремнями, но действовать нужно было осторожно, чтобы не повредить Петру Михайловичу. Если бы он очнулся, хотя бы на пару минут, и сумел помочь нам, было бы проще. Но Корякин, как видно, слишком сильно ударился головой, и сейчас находился в полной отключке. Можно было немного подождать — вдруг все же очухается самостоятельно, но мне отчего-то мерещилось худшее, и я хотел вытащить его из танка как можно скорее.
Было тяжело, но мы справились. Протянув Корякина сквозь люк наружу, мы осторожно спустили его с брони на землю, перенесли под дерево с широкой кроной, прикрыв от ливня плащ-палаткой.
Я проверил его дыхание — дышит, слегка похлопал по щекам — нет реакции, обтер лицо от крови и обнаружил на лбу рану — ударился со всей дури, когда машину повело. Нашатырь бы мне — может, и очнулся бы от резкого запаха.
Пока мы с Перепрыгой пытались оживить Корякина, Леха сначала развернул башню танка в правильную сторону, потом сел в кресло мехвода и попытался съехать с пологого участка на ровную часть, но от недостатка опыта вгрызся в землю еще сильнее и окончательно застрял. Мотор дико ревел, дым густо валил из трубы, но танк не мог сдвинуться с места.
— Глуши! Твою налево, глуши! — я замахал руками, но было поздно. Машина увязла намертво.
Мотор замолчал, и через минуту из люка показался Носов. Вид у него был смущенный. Он развел руками, мол, как так-то? Но мне сейчас было не до него, я все еще пытался привести Петра Михайловича в чувство, и это у меня никак не получалось.
— Он живой? — спросил Перепрыга, глядя на тело Корякина.
— Пока жив, — ответил я, — но я не медик, не могу сказать, насколько серьезна рана. Надо его в расположение тащить.
Леша Носов, выбравшись из люка, мелким шагом подошел к нам, но бранить его я не собирался. Ошибся — бывает.
— Бойцы, слушайте приказ, — мой голос окаменел, — ваша задача — как можно быстрее доставить Петра Михайловича к нашим. От этого, возможно, зависит его жизнь!
— А вы как, командир? — уточнил Иван.