Голос Чумы шелестел, сыпался, шуршал, — суше песка в полуденной пустыне, мертвее костей в древних могилах.
Проказа вслед за подругой тоже скатала дымный клубок и послала его вперед. Он развернулся — и вот уже не пустыня, а крепостная стена, за ней город — узкие грязные улочки, каменные дома, гулкий, тоскливый колокольный звон плывет над черепичными и соломенными крышами. По улице, держась друг за друга, бредет бесконечная вереница людей, с ног до головы закутанных в лохмотья. На посохе у каждого болтается связка бубенцов, они звякают в такт колоколу, точно передразнивая его. Это должно быть весело, но никто не смеется — никто, кроме черноволосой женщины в наряде цвета охры и корицы — или сукровицы и отмирающей плоти?! Она пляшет, хохочет, вьется вокруг идущих, мелькая то там, то тут, оставляя на посохах, плечах, головах клочья своих одежд — и черные пятна смертной тени.
— А вот так продолжаю я! — дребезжит пронзительный смех. — Был человечек — стал глиняный болванчик: тронь и развалится! На куски!
— …Бабули, я тут угощусь, хорошо? — рука в черном рукаве пиджака протянулась к полупустой миске. Из-под обшлага выглянули стильные часы, намекая, что пора закругляться с воспоминаниями. Каким-то чудом демон вернулся в комнату и запустил в миску всю пятерню.
У Чумы потемнели глаза. Проказа оскалилась. Кроули нахально зачавкал морковкой, встал, сунул руки в карманы штанов:
— Кинцо у вас, конечно, пять-дэ и все такое, но нам домой пора. — он направился к двери. — Идем, ангел. Пока, пенсионерки!
Азирафель не успел ничего сообразить: крыло само вырвалось из-за плеча, приняло на себя десяток стрел, летящих в черную спину. Извечная готовность защитить опередила разум.
Стрелы со стальным звоном ударились о перья и разлетелись на куски. Кроули обернулся, клокоча горлом. Верхняя губа дернулась вверх, обнажая отросшие клыки. За ними билось пламя.
— Все-все, уходим, нам только драки не хватало, — Азирафель опять развернул его к выходу и подтолкнул в спину. — Приношу наши глубочайшие извинения, сударыни! Прошу простить моего вспыльчивого друга! — выталкивая Кроули, он оставался лицом к женщинам, и продолжал держать крыло как щит. — Большое спасибо за увлекательную беседу! Приятного дня!
Дверь за ними захлопнулась со звуком пушечного выстрела.
Оказавшись на улице, ангел дал волю негодованию:
— Бесценный мой, ты когда-нибудь научишься думать прежде, чем говорить?! А если бы я не успел тебя закрыть, что тогда?!
— Но ты же успел, — голос у демона был глухой и сиплый. Изо рта выбивались струйки черного дыма. — А не успел бы, ну… не убила бы она меня. И я с ней ничего бы не сделал: она, тв-в-варь, вечная! — на асфальт упал огненный плевок. — Не могу, как вспомню мертвые города после нее…
— Но главное мы все-таки выяснили, к новой эпидемии она непричастна. — Азирафель вздохнул. — Опять люди сами себе вредят…
— Идем отсюда, — Кроули в последний раз глянул на аккуратную белую виллу и с чувством заключил: — Ненавижу морковку!
Глава 2. Дьявол носит упелянд
Сегодня с чистой совестью можно не менять табличку «Извините, закрыто» на другую, с противоположным смыслом. И завтра тоже. Азирафель порадовался бы такой перспективе, если бы не эта болезнь. Пустые аллеи Сент-Джеймсского парка, закрытый «Ритц», редкие прохожие в белых медицинских масках нагоняли на ангела тоску и тревогу. К счастью, весеннее солнце, цветы и распускающиеся почки на деревьях смягчали угрюмый пейзаж. Разразись эпидемия не весной, а, допустим, в ноябре, картина была бы совсем печальной.
На диване материализовался хмурый Кроули. Он попробовал прокатиться на «Бентли» по дорогам, в кои-то веки свободным от пробок, собрал за собой стаю патрульных машин, она выгнала его прямиком на барьер из грузовиков. Пришлось заняться массовым отводом глаз, делом монотонным и утомительным, затем выбираться из затора, который сам же и создал… Коротко говоря, удовольствия не получилось. Еще и на дверце с водительской стороны обнаружилась длинная глубокая царапина. Демон, конечно, ее ликвидировал, но все равно неприятно.
— Ты ручаешься, что Ад к этому не причастен? — спросил Азирафель, невнимательно выслушав его жалобы.
— Ну вот еще полицейскими в преисподней не занимались… — начал было Кроули, но сообразил, что Азирафель имеет в виду совсем другое. — Готов поклясться, наши ни при чем. Эта болезнь зародилась таким же непостижимым образом, как и остальные. Да перестань ты уже изводить себя! Вот чуму же люди одолели, и проказа, по-моему, уже осталась только на мировых окраинах. Они вообще в последнее время сделались страшно умные, правда, часто ведут себя, как непроходимые идиоты… Но вакцину они, кажется, уже нашли, так что справятся, не сомневайся. Не четырнадцатый век, слава Богу!