— Жаль, они могли бы разнообразить меню, — с непроницаемым видом заметил Вильгельм. — где-нибудь между жареной пуляркой и сладким пирожком.

— Все бы тебе шутить, брат Вильгельм, — проворчал поэт, но уже добродушно. — Мне вот не до смеха.

— И напрасно. Твои филиппики в адрес папы подобны буре, но твои анекдоты — смертельные стрелы, и ни одна не бьет мимо цели. От бури можно укрыться за толстыми стенами, но стреле достаточно малейшей щели.

Петрарка ничего не ответил, но видно было, что он польщен. И его брюзжание прекратилось, как по волшебству. Азирафель перехватил озорной взгляд Вильгельма и тихо прыснул в кулак.

Определенно, нынешний Великий понтифик не был аскетом. Да что там: папский дворец не уступал в роскоши императорскому, и менее всего способствовал появлению мыслей о бренности земного бытия, воздержании и умеренности.

Гостей провели в покои, где пахло свежей краской: очевидно, совсем недавно тут завершили работу художники, оставив на стенах фрески со сценами соколиной и псовой охоты, рыбалки и прочих земных удовольствий. Пол был выложен разноцветными гладкими плитками — такого Азирафель не видал и в Мюнхене! А вот появление знакомой физиономии из-за левого плеча понтифика его совсем не удивило: обе конторы в очередной раз наступали друг другу на пятки.

Климент — моложавый, обаятельный, с темными умными глазами, — держался чрезвычайно просто. В его присутствии даже суровый Петрарка перестал хмуриться, хоть и косился подозрительно на господина в алом бархате, державшегося рядом с папой. Климент не счел нужным представить его, но господин чувствовал себя весьма непринужденно и, когда последовало приглашение на ужин, уселся как ни в чем не бывало по левую руку от папы.

— Когда я покидал Авиньон, его тут не было, — шепотом заметил Вильгельм Азирафелю. — Он не духовное лицо. Возможно, представитель какого-то знатного семейства…

— Готов поспорить, он изрядный плут, — так же тихо ответил ангел, настороженно наблюдая за демоном.

Выбор блюд и застольная беседа тоже никак не указывали на сан хозяина дворца. Впрочем, день был не постный, дамы отсутствовали, а разговор шел, главным образом, о дорожных приключениях и нравах жителей тех мест, через которые проезжали путники.

Климент подробно расспросил бывшего хранителя императорской библиотеки о книжных сокровищах, состоявших под его опекой, поинтересовался, чем тот планирует заняться в Авиньоне и вдруг довольно прозрачно намекнул, что и здесь для господина Вайскопфа может сыскаться похожая работа. Услыхав такое, Петрарка застыл на месте, не донеся кубок с вином до рта.

Азирафеля качнуло на стуле: от итальянца ударило волной негодования и обиды. Кроули, сидевший напротив, с любопытством смотрел на коллегу: что-то он предпримет в такой ситуации?

Пришлось использовать благодать повышенной концентрации и под насмешливым взглядом желтых глаз превращать врага в друга… или хотя бы в доброжелателя. Смягчить страстную и упрямую натуру поэта оказалось нелегко, ангел побледнел от усилия, и это не укрылось от внимания Климента. Он участливо поинтересовался самочувствием гостя, посетовал на жару и посоветовал отправиться отдыхать. Господин в алом, которого так и не представили, вызвался проводить занемогшего, на что немедленно получил согласие понтифика.

— Климент? — уточнил Кроули, едва они остались наедине. На площади перед дворцом устроили представление бродячие актеры, завладев вниманием толпы. Двое человек, покидавшие дворец через парадный вход, никого не заинтересовали.

— Климент, — вздохнул Азирафель.

— Ты должен склонить его к миру с императором?

— А ты — наоборот?

— Угу. Короче, все как обычно. Чем думаешь заняться?

— То есть как это чем? — несмотря на усталость, ангел нашел в себе силы возмутиться. — Я намерен вести этого смертного по пути света и добродетели! И противостоять тебе, разумеется.

— Едва ли у тебя что-нибудь получится, потому что Климент с моей помощью вот-вот купит весь этот городок… Впрочем, попытайся, — Кроули пожал плечами. — Тем более, я сейчас занят искушением одного художника. Знаешь, я заметил, людей искусства вообще надо почаще искушать: они тогда начинают творить бессмертные вещи.