— Ну, одна девушка всерьез убеждала меня, что все мы умерли и попали в ад. Или в чистилище — она пока не решила. Она вообще человек довольно своеобразный: сейчас служит в храме Мученицы Евфимии где-то в окрестностях Кирхайма.
— А другие варианты?
— Ну, разумеется, секретный эксперимент каких-нибудь спецслужб: наших, американских, еще каких-то, кому что больше нравится. По вкусу вместо спецслужб могут быть корпорации, вроде Гугла. Суть эксперимента объяснить затрудняются: что-то про контроль сознания.
В этот момент в гостиную ввалился Макс, раскрасневшийся, в расстегнутой куртке.
— Я еще от одного парня слышал вариант, — начал он, судя по всему, подслушав часть нашего разговора, — что все это в самом деле компьютерная игра, разработанная Грановским. А нас он в нее запустил, чтобы наполнить ее живыми и разумными NPC. Со временем мы все забудем, врастем в этот мир окончательно, и тогда можно будет запускать игроков.
— Это тебе уже не фантастика девяностых: тут чувствуется влияние «Черного зеркала», — прокомментировал Сергей, иронично прищурившись.
— А сами-то вы что думаете? — не выдержал я. От последней версии мне стало совсем не по себе.
— Я? — Сергей потер лоб пальцами. — Знаешь, я думаю, что все это контрпродуктивно. Можно городить любые теории, но ни одна из них ничем нам не поможет. Это так же, как в нашей прошлой жизни: можно объяснить любые события заговором масонов или кознями оккультного отдела КГБ, но ни одна из этих прекрасных теорий не позволит тебе предсказать будущее и вообще никак не улучшит твою жизнь. Нужно просто жить и все.
— То же самое сказал мне Олег.
— Олег хороший человек, — кивнул Сергей. — Я хотел бы, чтобы он был здесь, с нами. С ним было бы легче. Но…
Мы помолчали. Гудел ветер в печной трубе, трещали в камине поленья, возился возле дверей еще кто-то из егерей, развязывая мокрый плащ.
— Значит, все-таки, никакой цели в этой игре нет? — спросил я. — И никто не знает, как ее пройти?
Сергей кивнул, отложив разлохматившуюся книгу на старый колченогий столик.
— Ну, или можно сказать по-другому, — проговорил он, откинувшись на спинку кресла. — В ней есть только та цель, которую ты сам себе установил. Как в жизни. Когда мы родились в нашем мире, нам ведь никто не показал вступительный ролик и не объяснил, что нужно сделать, чтобы увидеть финальные титры. Ты просто рождаешься, живешь, и сам решаешь, какой во всем этом смысл.
— Если так, то какова же ваша цель здесь? — спросил я.
— Моя цель? — Сергей потянулся, придвинув кресло поближе к камину. — Знаешь, моя цель в том, чтобы у тех наших, кто сюда попадает, был маяк, к которому можно идти. Место, где их примут, объяснят, что происходит, научат жить здесь. Это то, что останется, когда я умру. Было бы очень круто, если бы после каждого из нас осталось хоть что-то, что будет помогать людям.
«Когда я умру», — мысленно повторил я, невольно поежившись. Он уже всерьез настроен на то, что так и умрет здесь. А я?
Мы снова помолчали немного и заговорили о насущном — о завтрашней заготовке дров.
Пару недель спустя мы с Ланой отправились собирать подснежники. Звучит романтично, если не знать, что подснежниками жители Кернадала называли крупные грибы с черными шляпками, твердыми, как дерево. Росли они отчего-то зимой, прямо под снегом, за что и получили название. Не совсем обычные грибы это были, откровенно говоря. Степа, много экспериментировавший с дарами леса, говорил, что это и не грибы вовсе, и досадовал, что нет у него полноценной лаборатории, а то бы уж он разобрался, что они такое.
Так или иначе, подснежники не росли нигде, кроме Чернолесья, и очень ценились. Лана варила из их толченых шляпок мазь, заживляющую раны и ожоги, а в Брукмере из них делали стойкую черную краску для тканей. Можно сказать, что они были одной из главных доходных статей Кернадала: каждый год весной маркграф присылал особый караван, что выкупить то, что егеря насобирали за зиму.