Где-то в центре города выли полицейские сирены. Воздух был влажным. Тротуары, стены домов излучали накопленную за день жару, и сейчас, в полночь, было так же жарко, как в полдень.
Поворачивая на Тринадцатую улицу, Трейси почувствовал, как он устал. Квартира его находилась на втором этаже маленького аккуратного особняка, неподалеку от здания Медицинской экспертизы.
Особняк был окружен кованой металлической оградой, вздымавшейся на высоту всех четырех этажей. Орнамент ограды, витиеватый и воздушный, придавал дому какой-то южный, ньюорлеанский вид.
Он взял свою почту, вбежал по лестнице. Тело его устало, но мозг работал четко. Он все время думал о том электронном устройстве, которое нашли в кабинете Джона.
Вот и площадка второго этажа. Дверь в его квартиру находилась в противоположном конце холла, и Трейси ясно видел, что из-под нее на ковер пробивается полоска света. Уходя утром, он свет выключил — это он хорошо помнил.
Быстро и бесшумно он прокрался к двери. Вставил ключ в замок, повернул, распахнул дверь и прижался спиной к стене холла.
Он затаил дыхание, ожидая. Но ничего не произошло.
Свет лился из квартиры ровно, на полу не появилось ничьей тени. Он прислушался, но ничего не услышал.
Он стремительно ворвался в квартиру. Все было так, как он оставил утром, за исключением того, что на обеденном столе стоял стакан. С белым вином. А рядом со столом, во все глаза глядя на него, стояла Лорин.
— Господи Боже мой, — выдохнул он и захлопнул за собой дверь. — Только молчи. Ты что, подкупила швейцара? Она выдавала улыбку:
— Я сказала ему, кто я такая. Похоже, я ему понравилась.
— Я в этом просто уверен.
— Правда? — голову она держала прямо и напряженно.
— Балабан — грязный старик. Он полагает, что все балерины — девственницы. Видимо, в его грязных фантазиях скачут девственные балерины.
Лорин, несмотря на всю скованность, рассмеялась:
— Хорошо, что он не знает правды. Иначе бы он меня не впустил.
Трейси ничего не ответил и только отвернулся. Лорин прореагировала мгновенно:
— Ты же не сердишься, правда? — Он смотрел в сторону, и она сделала шаг к нему. — Я скучала по тебе, — прошептала она, словно пускала через реку разделявшего их времени спасательный плотик. — Я даже не могу сказать, как.
«Почему ты ушла от меня?» — хотел он спросить. «Зачем ты причинила мне такую боль?» Ее объяснений ему было недостаточно. И он спросил:
— Разве я могу теперь верить тебе?