— Но почему?

— Потому что, Сока, это единственный способ дать Кампучии свободу. Режим Сианука сгнил и воняет. Лон Нол — злобный ублюдок, он бы хотел всех нас уничтожить. Но мы не можем позволить ему этого. Вот почему я должен идти.

Сока дрожал.

— Ты не просто одной со мной крови. Сам, — тихо произнес он. — Ты — мой лучший друг. Что я стану без тебя делать?

Сам встал и сжал руку младшего брата.

— Жить, Сок. Жить.

Он направился к выходу. Сока глядел на его темный силуэт на фоне открытой в коридор двери.

— Бавунг... — позвал он.

— Да, малыш?

— Мне так жаль... Я о Раттане. О том, что ты не можешь на ней жениться.

Сам молчал, потом поднял руку и вытер глаза.

— Может, так и лучше, — голос его звучал глухо. — Меня зовет революция.

И он ушел, а Сока еще долго-долго не мог уснуть.

Сам ничего не сказал ни Кемаре, ни Хеме, ни другим членам семьи, и когда он исчез, Кемара, естественно, первым делом отправился на виллу к родителям Раттаны.

Там ему сообщили, что Сама не видели и ничего о нем не слыхали с того вечера, когда Раттана ужинала в его доме. Кемара поверил. Но обращаться в полицию не хотел: кто знает, к каким выводам могут прийти полицейские в такое время?

Сока хранил секрет, хоть и терзался, видя, как страдают родители. Но ничего не смел им рассказывать: если бы Сам хотел, чтобы они узнали о его намерениях, он бы как-то известил их, оставил бы записку в конце концов. И Сока справедливо рассудил, что лучше им ничего не знать.

На следующую ночь он долго не мог уснуть, и, как всегда, прокрался к двери в комнату Малис.

Он уже достал свой распухающий от предвкушения член и пошире распахнул дверь.

Ночь была жаркой, влажной. Окна распахнуты настежь, шторы отдернуты, чтобы ничто не препятствовало притоку воздуха.

Малис сбросила покрывало, тело ее белело в темноте.