— Я слышу, — проговорила она, закрыв глаза, — я слышу как между бедрами у меня разливается огонь.
Интересно, что это такое она ощущает, подумал Киеу, и поднес ее пальцы к своим соскам, в надежде ощутить то же самое. Она ласкала, терла его соски — но он ничего особенного не чувствовал.
И все же у меня есть эрекция, подумал он, глядя вниз на свой напрягшийся член, в подобных ситуациях у меня всегда так бывает. Но что же я на самом деле чувствую?
В тот миг, когда он вошел в нее, он ощутил тепло. Он ощутил ее влажность. В ее глазах он видел, как она жаждет его, и не понимал этой жажды.
Он знал, как сделать женщинам хорошо, и поэтому старался проникнуть как можно глубже.
Она застонала и обхватила его ногами, пятки сомкнулись у него на спине, бедра сжимались и разжимались, сжимались и разжимались.
Киеу чувствовал напряжение ее мышц, она начала дрожать. Тогда он вышел из нее, но она закричала, потребовала, чтобы он продолжал.
Она приподняла ягодицы от постели, и лишь его небывалая сила дозволяла ему удерживать ее при помощи одного лишь своего инструмента. Он наклонил голову и вновь начал лизать ее груди.
— О, я не могу, я не могу... — кричала она хриплым голосом. — Еще, еще!
И Киеу вновь прижал ее к постели и начал двигаться быстро-быстро, чтобы доставить ей максимум удовольствия.
Он услышал, как она взвизгнула, словно маленький ребенок, мышцы ее влагалища сжимались все плотнее и плотнее.
И вдруг словно черная тень накрыла его, и рука его непроизвольно заколотила о постель — к нему пришли воспоминания, но он усилием воли отогнал их.
Она дышала словно вышедший из-под контроля паровой движок и однажды даже выкрикнула его имя. Ее напряжение передалось ему в самый последний момент.
Он знал, что это за момент, улавливал время, когда его пенис начнет извергать семя. Он даже испытывал при этом некоторое удовольствие, но не более того.
Возвращаясь в офис, он вновь и вновь вспоминал искаженное страстью лицо Дианы Сэмсон, ее конвульсии, и размышлял о том, какие странные, непонятные чувства владели при этом ею: да, когда он кончил, он тоже почувствовал нечто вроде обжигающего ветра, но это длилось всего мгновение, и ветер утих.
Это-то и было для него самое непонятное, самое тайное. Он редко предавался размышлениям об этой тайне. Она напоминала ему о смутном, безымянном чувстве, которое иногда возникало в нем по утрам. Пожалуй, чувство чаще всего посещало его после ночных кошмаров, которые случались с ним с завидной регулярностью каждые десять-одиннадцать дней.
Он просыпался абсолютно мокрый от пота, дышал так, словно перед этим пробежал двадцатимильный кросс; он чувствовал за спиной жар напалма, слышал запах горящей человеческой плоти.
После этого он всегда шел к стоявшей в его комнате древней деревянной статуе Будды Амиды, зажигал молитвенную свечу и становился на колени. Он молился усердно и долго, как учил его Преа Моа Пандитто. И в конце концов на разум его вновь снисходил мир.
Следующую ночь он неизменно спал хорошо, но просыпался на рассвете с тем ощущением, которое связывал с занятиями любовью, с ощутимым напряжением внизу живота.
Его правая рука чувствовала усталость, и он недоуменно оглядывался, словно пытался выяснить источник этого обжигающего, уносящего его дыхание ветра.