— Он упал в воду. Уже мертвый. Это точно. Десять дней. Мы тралим дно реки.
Она закрывает глаза. Он произносит более настойчиво, словно читая ее мысли:
— Он мертв, Хадиджа. Сомнений быть не может.
Он говорит что-то еще, но Хадиджа слышит голос Реверди, стоящего перед ней в камере:
— «Там, где есть вода, я непобедим».
87
В начале ноября Марк очнулся.
Хадиджа уже давно встала с постели. Она пришла навестить его. Он лежал в соседней палате, но ее пустили к нему впервые. Увидев его, она испугалась. Не окружавших его аппаратов, не мониторов, на которых отражалась деятельность его организма, а его самого. Этого хмурого, упрямого лба, за которым, казалось, еще не рассеялся мрак, под коротким ежиком волос — его обрили наголо. Они оба были похожи на освобожденных узников концлагеря.
Она заставила себя улыбнуться, хотя губы еще тянуло. Он страшно исхудал. Кости лица резко проступали под белой кожей, усиливая игру теней. Голова мертвеца. И в то же время эта бледность жила, буквально фосфоресцировала под волосами средневекового венецианца. Она подумала про маленькие фонарики, которые вставляют в апельсиновую кожуру — белая мякоть так же бесконечно мерцает в их свете.
Она подошла поближе. Каждый разрез был закрыт повязкой. На висках, на горле, на ключицах, на предплечьях. Она знала, что повязки спускаются ниже, под рубашку, под простыню. У нее были такие же повязки, и врач не солгал: у нее все зажило за несколько дней. Насмешка судьбы: по словам врача, именно наличие меда, проникшего в раны, ускорило заживление.
Первыми словами Марка были:
— Они его не нашли. У них нет тела.
Хадиджа снова грустно улыбнулась. Наверное, с того момента, как он открыл глаза, к нему вернулось это наваждение. Реверди жив. Реверди идет по их следам. Реверди убьет их…
Она поняла, что психоз Марка безнадежен: даже увидев труп своего врага, он не перестанет бояться худшего, он будет приписывать убийце сверхъестественные способности. Марк вышел из комы, но не избавился от своих кошмаров.
И никогда не избавится.
Он неизлечим.
Хадиджа выписалась из больницы.
Она оставила Марка, сероватого доктора, золотистого полицейского.
Все, что связывало ее с полученной травмой.
Она вернулась в свою квартиру на авеню Сегтор. В свой кабинет. К своей диссертации. К своим философам. Но все стало чужим. После того, что она пережила, философские теории представлялись ей какими-то абстрактными. Чтобы не сказать абсурдными.