Ах да — работа… Тут ещё я в председатели колхоза могу пойти? Ну да — молочко там со сметанкой, девки сисястые и дебелые, да истомившиеся по мужикам. Только там я и сопьюсь через годик — совсем. От тоски. «Ты гони её Володя — тугу-печаль» — советовал Горбатый Шарапову. Вот и я тут такой же. От такой печали и сдвинусь. Не, «колхоз дело-добровольное». Потому туда я и не пойду. Не земледелец я. Да и девок сисястых, там наверняка нет — голодно. Уже много лет. Грудастые девки — «кровь с молоком», эт токо в кино. Причем в паршивом. Не только в нашем, но и в немецком — для взрослых.
Что ещё есть из плюсов? Навыки рукопашки я восстановлю. Да и сколько той рукопашки? Подрывное дело я чуть-чуть знаю. Но кому тут подрывник нужен? Их по идее тут тысяч сто как минимум. Да и на кой черт это мне…? Под эти неторопливые размышления я опять задремал… Так и прошли три дня. Доктору на обходе — скормил байку об амнезии. Осмотрели, посочувствовали… Сказали, что — «Бывает…». Посоветовали не нагружать себя и побольше гулять.
На второй день с трудом, но я поднялся. Нужда заставила. Ковылял по коридору до туалета. В разговоры благоразумно не вступал — только слушал. Надо же — все, как и у нас в больницах. Разговоры о бабах, о войне иногда… Обсуждали фильм — хит сезона «Глинка» с Борисом Чирковым. Тоже мне блокбастер. Я его и не видел никогда.
Посмотрел и на себя. Сухое, поджарое, тренированное тело. С несколькими шрамами от ранений. Симпатичный парень лет двадцати пяти, с серыми глазами и уже заметной щетиной.
Вот ведь тоже проблема — побриться. «Опаску» я в руках держал пару раз, но как ежедневно ей пользоваться пока представлял не очень. На третий день ковылял и всех внимательно слушал. В курилке понял, что в этом теле я не курил. Сидел всем улыбался и впитывал информацию. Куда меня занесло — я уже понял. Штампик на книжке — «1 Городская больница г. О., сориентировал меня географически. Знакомое место. Надо же какие повороты судьбы? Служил я здесь, в молодости. Та ещё дыра. А газетки «Правда», «Известия» и «О. ий рабочий» лежащие на столике у медсестры, сориентировали и по времени. 19 мая 1946 года.
Вот это выверт судьбы!
Но что делать? Добыл подшивки газет и стал изучать речь и обороты. Мне бы ещё устав ВКП(б) почитать. Но вот боюсь, такой вот странный интерес у коммуниста сразу привлечет ко мне нездоровое внимание ненужных людей. Но и почитать толком не смог сил минут на десять хватило.
Поглядел и в «сидор» — на форму. Только мельком — голову повело. Очень меня впечатлил иконостас орденов и медалей, аккуратно завернутый в тряпочку и лежащий на самом верху.
Глава 4
Если мы проиграем эту войну, я начну другую под фамилией моей жены.
А вот первое, что меня поразило в больнице — это то, что здесь были раненые. Обычные раненые с Великой Отечественной… А ведь я почему-то думал, что все давно выздоровели… год ведь с Победы прошел. А тут нате вам — лежат и лечатся. Вот ведь как… — инерция мышления стал быть.
Только на четвертый день я более-менее пришел в себя. Прекратила болеть голова, прекратились приступы тошноты, и я мог хоть как-то ковылять. Посетил меня под утро сон не сон… — муть какая посетила. Взбаламутила все во мне, взболтала… и осела — как оседают песчинки в воде ручейка поднятые неаккуратной ногой. Обрел я наконец, полную ясность и кристальное понимание того, что предстоит мне в ближайшее время.
Я ведь до этого как в тумане ходил. Чего-то там выяснял, слушал. Только теперь понял, что пообещал… что поклялся я парню — отомстить. И ЭТО — ГЛАВНОЕ. Выживу я или нет… как-то оно отошло на второй план. Что жизнь? Вот она была — и нету. Не страшно оказалось умирать. Вот оно как… бывает. И рассказал я сам себе незатейливую и простую историю совершенно обычного парня — старшего лейтенанта Серёги Адамовича. Круглого сироты. Воспитанника Питерского детдома.
Жил-был парень — честный. Комсомолец. В кружки разные ходил. Значок имел — «Ворошиловский стрелок» и значок «ГТО». Потом война началась. И воевал Серёга. Честно воевал. От начала до конца войну прошел.
Таких-то и было пять-шесть процентов от пятнадцати миллионов. В полковой разведке он как не странно служил. Три ранения. Герой. На груди иконостас. Дослуживал в Померании при комендатуре. Вот и приехал он в этот забытый богом О. — за невестой, красавицей Зиночкой. Причем и правда красавицей. Фотография её у меня с документами лежит. Она сюда эвакуировалась. Приехал и не нашел её. Померла она…
Простая история. Обычная. Ничто — на фоне такой трагедии со всей страной. С миллионами смертей. Даже меньше, чем ничто. Поначалу-то ему сказали, что по женским делам она заболела, да от того и померла. Перед самым почти его приездом представилась. На могилке он побыл. Попрощался. Он уж было собрался уезжать, да вот нашлась «добрая душа» соседка — просветила. Поделилась «наболевшим». Не смогла молчать. Ибо праведной жизни женщина. Одна. Одна живет. Одна из многих. «А Зиночка ить подругой ейной была — задушевной. Поделилась. Поплакала в жилетку. Всплакнула на плече. Так бы она — «Ну, никогда!»… Но раз уж такое случилось — должен он, знать…!»
Узнал.
Невеста-то его беременна была. И совсем не от него. Он-то в то время в Германии был. Подпоил её недобрый молодец — да воспользовался. День рожденье чьё-то там было. Залетела она. Бывает такое по дурости. А тут письмо — жених приезжает. Встречай, готовься. Кинулась баба к врачу. Только вот невысокого класса этот «профессионал» оказался.
Здесь ведь как — аборты запрещены. Совсем. Товарищ Сталин заботится о приросте народонаселения. И я его понимаю — такие-то потери. Так вот «коновал» этот — что-то там лишнего наковырял. Померла она. То ли от кровопотери, то ли от сепсиса.
А узнать, кто с невестой переспал — труда не составило. Соседки её — просветили. Начальник ОРСа это был. Холостой. И при должности. И врача подсказали — кто «лечил». Бабы они ведь все знают. Добрые… нашептали. Не она одна такая была. Со многими он спал. Мужики-то все — почитай наперечет. Я губы их презрительно поджатые видел. Памятью Серёги и теперь моей — видел. Это нам в душу плюнули. Это нам в ухо шептали, вздрагивая от плохо скрываемой зависти и радуясь от чужого несчастья. Бабы. Чего уж тут. Они пострашнее мужиков в некоторых вопросах будут. И что жестче — точно. Осуждали они Зиночку… А Серёга её любил. До беспамятства. Вот и ударила парню кровь в голову.