— Кому ты врешь? Не о защите вески вы думали, когда его выбирали! — Внутреннее недовольство лесного командира прорвало сарказмом и цинизмом. — Собрались вы тогда на хуторе Язепа всемером и рассудили: молодой, холостой. Из родни только мать. Если бандиты местную советскую власть за кадык возьмут и к стенке поставят — никого не осиротит! Ещё и очередность составили! Сказать кто там у вас следующий «из порядочной семьи никого не осиротит»?
За столом повисло смущенная тишина нарушенная хохотом лесных повстанцев.
Для разрядки неловкой ситуации хозяин поднял граненую стопку и предложил:
— За независимую Беларусь! Смерть кровавому палачу Сталину!
И вновь нескончаемые крестьянские разговоры:
— Зачем хлеб возим на пункт? Там же зерно кучами лежит! Пьяные приемщики так и норовят при взвешивании обмануть. Только зачем? Не понять. Никто не сортирует, не сушит. Так и лежат бурты под открытым небом. А если дождь? Зерно же или сгниет, или сгорит.
— Ну ты и умник! Уже возит ён! Как нормальные люди делают? Новый обмолот сразу на муку. Муку в продажу на рынок или кирмаш. Цены сейчас подходящие.
— Так фининспектор, каб ён сдох, цепляется точно течная сука до кобеля.
— Надо в Польшу уезжать. Говорят, крестьяне у них живут не то что у нас.
— Или в Америку на заработки! Гы-гы-гы! — подначивает боец из леса.
— А что и в Америку можно! Вон Петро Макарчык из Кучков до войны каждый год на заработки по осени туда ездил.
— Посадили?
— Петро? Да ты что! У него американский паспорт. Сталин Америку боится. Не тронут! Макарчык небось опять в поездку собирается.
— Вот бы всем так. Посадил, убрал и на заработки за океан… Рабочим платят, небось, не как на советском заводе.
— Эт-т точно. Мужики говорят у Макарчыка двадцать пять гектаров. Одной пашни восемнадцать.
— Да-а-а. Это не мои шесть. Обзавидуешься.
Левон вновь не выдержал.
— Чего несете? Давно отобрали у «американца» землю. «Наживается иностранец на советской земле».И постройки в райцентр перенесли. Сам Макарчык до семьи в Чикаго уехал.
— Интересно — это кто же такое придумал: наживаться на наших суглинках…
Помолчали. Сменились часовые. Снова выпили.