Проходит несколько секунд: студенты думают, стоит ли счесть это за объяснение или только за затравку. Они уже решают снова взяться за приборы, как суфлерский шепот служанки заставляет их замереть.

— Видок.

Я вижу, как смоченные вином губы Ростбифа кривятся в подобии улыбки.

— Только не этот негодяй! — восклицает он.

— И вовсе он не негодяй! — Шарлотта хлопает себя фартуком по затылку. — Он ночной кошмар любого преступника, именно благодаря ему мы… мы можем ночью спать спокойно.

— Лично я в его присутствии не решился бы заснуть.

— Даже задремать, — соглашается Кролик.

— Милейшая Шарлотта, разве вам не говорили? Ваш драгоценный Видок — просто-напросто жалкий преступник.

— Ложь!

— Разрази меня гром, если вы правы. Позвольте вам сообщить, что он бывал почетным гостем в самых знаменитых исправительных заведениях Франции.

В глазах матери мгновенно вспыхивает раздражение.

— Такого не может быть. Он ведь из жандармов?

— «Из жандармов», — повторяет Рейтуз, поправляя очки на своем греческом носу. — Как хорошо вы выразились. Заключенный в тюрьму мерзавец предлагает свои услуги в качестве шпиона — профессия, для которой требуется лишь абсолютное бесстыдство и полное отсутствие страха. Нечего удивляться, что Видок так в ней преуспел.

— Я скажу вам, что слышал, — вступает Ростбиф. — Прежде чем закончился его срок, он заложил всех своих друзей до последнего, лишь бы выслужиться перед новыми хозяевами.

— «Заложил». — Мать прищуривается. — Что означает это слово?

— Означает «предал», мамаша Карпантье.

И вдруг — взявшись словно бы из ниоткуда — над столом и блюдами, как дымок, заструился тихий голос.

— Мне всегда казалось, что выдавать преступников — хорошо.

Все оборачиваются. Папаша Время бубнит в тарелку. Возможно, даже не отдавая себе отчета, что его слова услышаны.

— Что вы сказали? — тихо спрашивает Рейтуз.