Проходит неделя, и благодаря приглашению в Тюильри я получаю возможность засвидетельствовать личную благодарность моему доброму ангелу, герцогине — но она не в настроении. Единственное, что ее интересует, это не получал ли я вестей от Шарля. Из последнего его сообщения следует, что они задержались в Гавре и потому отправятся в Америку не тем кораблем, которым планировалось, а следующим. После этого писем не было.
— Мне очень жаль, — говорю я. — До меня ничего не доходило.
Перед тем как расстаться, она доверительным тоном произносит:
— Доктор, нам нет нужды беспокоиться. Бог совершил много чудес, чтобы вернуть нам Шарля. Он не покинет его во второй раз.
Между тем Шарль с баронессой так и не посетили гудзонских Лионкуров, и жаждущая новостей герцогиня их не получает. Ни тогда, ни впредь.
Но ее вера в него остается непоколебимой, из-за чего она отказывает во встрече другим «пропавшим дофинам», домогающимся у нее аудиенции. А их пруд пруди. Один, часовщик из Германии по имени Карл Наундорф, заходит так далеко, что подает на нее в суд, требуя неустойки за пропавшее имущество. За свою опрометчивость ему приходится поплатиться депортацией в Англию.
В 1824 году наступает долгожданная для многих смерть мучимого подагрой старика Людовика Восемнадцатого. Граф д"Артуа наконец-то получает корону и под именем Карла Десятого принимается насаждать в стране абсолютизм, которого, по его мнению, Франции так долго не хватало. Франция выражает несогласие. Через шесть лет ему на смену приходит Луи Филипп, его кузен, и многим он больше приходится по нраву. Королевское семейство опять в изгнании; герцогиня снова вынуждена покинуть родину, на этот раз навсегда.
Она переезжает из Эдинбурга в Прагу, из Праги в Словению, но неизменно остается моей самой верной корреспонденткой. И если имя Шарля в ее письмах упоминается лишь изредка, то мыслью, воспоминанием о нем дышит каждая строка — и разве не отношением к нему определяется наша близость?
Впрочем, есть еще кое-что: моя карьера. Спустя пару недель с того момента, как благодаря герцогине корабль слухов пустился в плавание, меня начинают буквально осаждать пациенты со всего Сен-Жерменского предместья. По большей части женщины: графини, маркизы, жены послов, матери банкиров, и все жалуются на сердцебиение, бессонницу, фригидность или перевозбуждение. Многие убеждены, что они при смерти; одна считает себя куропаткой. У всех денег куры не клюют, и не проходит и года, как я уже веду прием в собственной клинике на улице Ришелье, пользуясь репутацией человека с редкостной (а по мнению некоторых, опасной и не совсем приличной) способностью к внушению.
Открою вам небольшой секрет. Посадите женщину определенного типа в комнату с приглушенным освещением, проникновенно посмотрите ей в глаза, при необходимости примените незамысловатый терапевтический прием — прикосновение… и редкая особа устоит перед этим. И если впоследствии пациентка пожелает вылечить вас, то кто вы такой, чтобы отказываться?
Попрактиковав, таким образом, несколько лет — и сменив не одну любовницу, — я прихожу к заключению, что ушел в своей деятельности слишком далеко от клятвы Гиппократа. Тогда, совершив поворот, столь крутой, что удивляюсь сам, я посвящаю себя лечению венерических болезней. Я умышленно выбираю такую специальность, чтобы оттолкнуть прежнюю клиентуру, однако моими первыми пациентками становятся именно великосветские дамы из тех, кого я прежде лечил от вялости кровообращения.
Скоро, однако, к моему порогу находят путь и мужчины. Моряки, конопатчики, заместители министров, герцоги… Я лечу всех, проводя различия лишь во взимаемой плате — в зависимости от возможностей клиента. Однажды августовским утром ко мне является статный господин в белой шелковой сорочке с кружевами, надетой под легкий летний жакет. Вслед за мной он проходит в кабинет, и когда я интересуюсь, на что он жалуется, он с изысканной вежливостью отвечает:
— Из него течет что-то не то.
Я смотрю на пациента. В ответ мне подмигивает большой серо-синий глаз. Видок.
Мы не встречались много лет, но я по газетам следил за перипетиями его жизни и карьеры. К примеру, мне известно, что он женился на Жанне Виктории — в конце концов «не подвел». Она, можно не сомневаться, тоже не подвела бы, если бы через четыре года не скончалась. Спустя шесть недель за ней последовала мамаша Видок, и теперь, по слухам, великий сыщик находит утешение в обществе очаровательной юной кузины. То есть когда не гоняется за актрисами, моделями художников, субретками… женами своих подчиненных…
Он раздался и поседел, приобрел более отточенные манеры, но в своей раскованности остался прежним. Когда он, полуголый, ложится на смотровой стол, то начинает буквально фонтанировать:
— Черт возьми, Эктор, вы отлично устроились. Мне нравятся канделябры — порфировые? С вкраплениями малахита? Красиво. Бархатные портьеры тоже неплохи. Похоже, лионские. Эй, а вы женаты? Нет? Преклоните колени и возблагодарите Бога. Поглядите на меня, прежняя жена еще не остыла в могиле, а Флоринда Альбертина уже зудит день и ночь, пошли, мол, в бюро регистраций. Чего ради, спрашиваю я ее. Кстати, у всего есть хорошая сторона. Никто не потащит тебя к алтарю с протекающим краном. Нет, заниматься любимым делом мне это не мешает! Я родился с эрекцией. Чистая правда, разрази меня гром…
Я, проводя осмотр, ничуть не препятствую его словоизвержению, но спустя некоторое время тон его голоса выдает… уязвимость, назовем это так. Я понимаю, что он беспрерывно говорит, потому что чувствует себя так же неловко, как и я.
— Что вы там смешиваете? — осведомляется он.
— Ртуть и нитрат серебра.