— Мне не о чем беспокоиться? А тебе? — Щукин посмотрел на гостя. Взгляд его вдруг стал цепким, внимательным.
— А мне есть, — невозмутимо произнес Саликов, хотя в голосе и промелькнула легкая напряженность. — Мне, Петр Иванович, много о чем беспокоиться нужно.
— Например? Ты скажи, может, вместе что придумаем. Может, помогу чем. А то, я смотрю, ты меня совсем со счетов сбросил. Что скажешь, Леша? Они оба превосходно понимали, о чем говорят. Но даже здесь не называли вещи своими именами.
— Это вы, я смотрю, меня со счетов списываете, — размеренно и спокойно ответил Саликов. — Вместе с Сулимо крутите какие-то дела за моей спиной, а потом ставите перед фактом. На, мол, Алексей Михайлович, радуйся.
— Ты о чем это, Леша? — нахмурился Щукин.
— О танках, Петр Иванович, о танках, — тихо и внешне равнодушно ответил Саликов. Он достал из кармана пиджака носовой платок, извлек соринку из глаза, сложил платок и вновь спрятал его в карман. — О танках и БМП, которые вы мне пригнали две недели назад.
— А-а, ты об этом…
— Об этом, Петр Иванович, об этом. О чем же еще?
— Что за тон, Леша?
— А вы чего ожидали, Петр Иванович? — Саликов вдруг наклонился вперед, посмотрел Щукину в глаза и добавил зло, с нажимом: — Думали услышать заверения в вечной любви и верности? Так мы не красны девицы, Петр Иванович. Зачем вам понадобилась бронетехника?
— Не твоя забота, Леша! — резко ответил Щукин. — Тебя данный вопрос не касается! Твое дело — выполнять указания начальства! Сказано — делай.
— Да, меня, конечно, не касается. Я всего лишь исполнитель. — Алексей Михайлович откинулся в кресле и вновь заговорил спокойно, даже чуточку безразлично: — Именно это я и скажу на комиссии Генштаба. Мол, мое дело — выполнять приказы руководства.
— Да ты, Леша, никак пугать меня вздумал?
— Ну что вы, Петр Иванович. Мне ли вас пугать. Я так… рисую перспективы на будущее. Чтобы потом не удивлялись. Щукин пожевал безвкусный кондиционированный воздух, недобро глядя на гостя, и протянул пасмурно:
— Не понимаю я тебя в последнее время, Леша. Что-то ты крутишь. Вот и люди говорят: забываться стал. Большим начальником себя почувствовал. Смотри, как бы падать долго не пришлось. Или ты, может быть, думаешь, что я без тебя не обойдусь? Так у нас в стране незаменимых нет. Вон того же Сулимо посажу на твое место. Или этого Володю. Прибылова. Он, думается мне, счастлив будет.
— Ваш Сулимо — мясник. Он руками работать мастер, а головой… Что касается Володи… Счастлив-то он будет, тут вы, конечно, правы. Вот только долго ли? Молод еще Володя для таких дел. У него глазки-то от жадности разбегутся, вы еще и чай допить не успеете, а в дверь уже люди из прокуратуры постучат. — Саликов говорил скучно, тем самым тоном, которым взрослые объясняют детям совершенно очевидные вещи. — Так что вместе нам падать придется, Петр Иванович. Всем. Стаей. Вы же меня не спросили, когда состав с танками в Новошахтинск погнали. Вас не заботило, как я его оттуда на базу перегонять стану. Вас же не волновало, где и как мне укрывать тридцать пять единиц бронетехники. Вас не заботит, что скажут технари. — Щукин смурнел все больше. — А то, что мне пришлось ветку надстраивать лишний раз, это как? Ведь она почти наверняка «засветилась», а значит, «засвечена» и сама база. Да и состав вы «засветить» умудрились… Кстати, о людях… Это ведь идея Сулимо? Я имею в виду технику. Сулимо? Щукин пожевал губами, подумал, кивнул:
— Его.
— Я так и думал. Жаден больно ваш капитан. А жадность — преотвратительнейшее качество. До беды доведет, и оглянуться не успеете.
— Так он мне сказал, что, мол, Алексей Михайлович не против. Мол, сам идею подсказал. — Щукин развел руками. — И что покупатели самолетов не отказались бы бронетехнику взять. Вот я и подумал, что лишние тридцать миллионов нам не помешают.
— Ну да, а прикрывать пропажу техники опять-таки пришлось мне.