— Есть, конечно, — кивнул Максим.
— Вот до нее и подбрось. На, держи. — Он выложил на сиденье «добычу». — Положи-ка лучше к себе в сейф, там надежнее будет. Тут полетная карта Алексея и все мои соображения. Соображения-то можешь особенно не читать, а карту береги. Она — наше единственное доказательство.
— А сам Алексей что?
— Алексей — Алексеем, а карта — картой. Про Алексея уже сказали, что он сумасшедший, хотя, когда это дело выплывет на свет божий, свидетелем он, конечно, будет бесценным. Но карту спрячь и не показывай никому.
— Хорошо. — Максим усмехнулся. — А пушка?
— Пушку я у одного из хлопчиков Сулимо одолжил. Хорошее оружие. Приметное. По нему можно кое-что разузнать. Потом займемся. А пока спрячь все это добро поглубже.
— Ясно. У здания городской библиотеки Паша притормозил. Проскурин выскочил из машины и, наклонившись к переднему окошку, сказал Максиму:
— Ты вот что, полковник. Не скажу, что очень боюсь, а так, на всякий случай, съезди в третью больницу, где мы утром встречались. Травматология, четвертый этаж, двенадцатый бокс. Алексей там лежит. Скажи, что я тебя прислал. Сними с него официальные показания, обязательно врача заставь подписать, что, мол, больной находился в здравом уме и твердой памяти.
— Хорошо, понял. — Максим улыбнулся. Проскурин иногда разговаривал с ним как с новичком.
— Все, ладушки. Я пока здесь в газетах пороюсь, думаю, часика через три-четыре буду. Бывай, полковник. — Проскурин повернулся и взбежал по ступеням библиотеки. Водитель проводил его взглядом и покачал головой. Максим заметил этот жест, усмехнулся и сказал:
— Но малый дельный. Паша философски пожал плечами.
— Куда теперь, товарищ полковник? Проскурин неожиданно обернулся и от самых дверей крикнул:
— И вот еще что!.. Ты машину-то у ворот не ставь, загони куда-нибудь в переулок. А то, блин, светишься, как три тополя на Плющихе. Максим согласно кивнул головой. Проскурин потянул массивную дверь и скрылся в здании.
— Ну так куда едем-то, товарищ полковник? — напомнил о своем существовании шофер.
— Значит, так. — Максим секунду подумал. — Отвези-ка меня для начала в прокуратуру, затем в третью горбольницу. А потом поедешь спать. Но только к восьми вечера будь на месте. Завтрак мы, судя по всему, уже прозевали. — Он полез в карман, вытащил пару купюр, протянул солдату. — Заскочи по дороге куда-нибудь, поешь.
— Спасибо. Вечером где ждать-то? — деловито спросил солдат, выезжая на оживленную улицу. — У главного входа, я понял, не стоит.
— Где-нибудь за углом приткнись.
— Ясно. — Паша широко зевнул. — Извините, товарищ полковник. Спать хочется — сил нет.
— Ничего, скоро отоспишься.
Открывая дверь кабинета, Максим внимательно осмотрел печать, потом проверил, на месте ли клочок фольги. Все было в порядке. Убедившись, что в кабинет никто не входил, Максим прошел к сейфу, открыл его и положил в стальную утробу полетную карту Алексея, показания раненого лейтенанта, негативы, бумаги Проскурина, «кипарис» и обойму. Заперев сейф, он убрал ключ в карман, где лежала пухлая пачка фотографий. Не собирался Максим оставлять его здесь. Слишком дорого стоила информация, которая содержалась в стальном шкафу. Чрезвычайно дорого. Несколько секунд он постоял возле стола, борясь с желанием позвонить домой, узнать, уехали ли Ирина с Сережкой, и даже протянул было руку, но передумал, побоялся: а вдруг не уехали, вдруг все еще здесь или, не дай бог, что-то с ними случилось. Но отступать ему уже некуда. Отступать нельзя. Отперев ящик стола, Максим порылся в нем, вытащил несколько бланков постановления об аресте и подумал: «Забавно это будет выглядеть — арестовать поезд». Потом достал еще пару бланков предписаний, аккуратно свернул их, сунул в карман кителя, затем вышел, тщательно заперев за собой дверь и снова вставив между створками кусочек фольги. Выйдя на улицу, Максим остановился возле машины. Паша спал, похрапывая, откинувшись на сиденье. Максим наклонился, постучал в стекло. Солдат встрепенулся и уставился на него красными совиными глазами.